А еще ругала себя за то, что не смогла исполнить план в нужной последовательности.
Глава 3. Милая англичанка.
Смешно, как люто гонит нас
В толкучку гомона и пира
Боязнь остаться лишний раз
В пустыне собственного мира.
И. Губерман
Конечно, я видела, как из машины сразу же выскочила немолодая расстроенная англичанка. Почему-то ее внешность и возгласы давали понять, что она жительница Туманного Альбиона – бледная, стройная и орущая по-английски.
– Sorry! Sorry! – кричала она.
«Какое sorry, – подумала я. – Это ж Е, П, Р, С, Т и весь алфавит вместе взятые!»
Сразу никак не получалось разобрать всех ее взволнованных речей, но отличная память, натренированная на американских фильмах, помогла мне осознать, что она кричала уже что-то другое, более пугающее:
– Кровь! Кровь! У вас идет кровь!
Боль отдалась в виске. Я протянула руку и нащупала рану у самых корней волос. Потом посмотрела на пальцы – точно кровь, совсем немного, даже не стоило так орать. Вокруг собирались люди, я чувствовала холод во всем теле, асфальт совсем не грел. Женщина, которая вышла из машины, продолжала взволнованно щебетать возле меня:
– Я отвезу вас в больницу. Там вам окажут помощь. Все будет хорошо.
– Окей, – согласно кивнула я.
Говорила же, англичане очень добродушные и милые люди. При помощи блондинки из «Пежо» я осторожно поднялась на ноги и побрела к ее машине, будь она неладна. Еще раз взглянув на дом Джонатана, мысленно сказала ему «пока» и села в автомобиль, где играла приятная музыка и пахло ванилью. Леди пристегнула меня ремнем безопасности.
«Осторожная! Где только гуляла, эта ее осторожность, когда она сшибла меня с ног?!»
За окном замелькали дома, и я закрыла глаза, чтобы не рябило. Леди привезла меня в отделение скорой помощи и сказала, что все оплатит, и я могу не волноваться по этому поводу.
«Мне-то чего волноваться не я сбила пешехода…» – возмущение топило мое ангельское терпение. Но я помалкивала, исходя из соображений своей безопасности, не хотелось, чтобы все знали, что я переходила дорогу в неположенном месте и почти с закрытыми глазами.
Небольшая приемная поликлиники, куда мы вошли, встретила шумом потолочных ламп и тихим говорком одной из сестер у стойки, пахло здесь, как и в любой больнице – чистотой и лекарствами. Меня посадили в кресло-каталку и отправили в смотровую палату, где врач обработал висок и заклеил ссадину пластырем. В это же время он пытался расспросить о моем состоянии и причинах аварии, которые я пыталась скрыть:
– Как вас зовут?
– Стася.
– Сколько вам лет?
– Двадцать один.
– Где вы живете?
Тут мне пришла гениальная мысль. Конечно, надо знать, что, когда ко мне в голову приходят гениальные мысли, лучше их сразу отбросить в сторону, но больше ничего придумать мне не удалось, поэтому:
– Не помню, – ответила я, потому что меня жутко раздражали его холодные руки и запах изо рта.
Доктор удивился. Кажется, даже волосы на его седом затылке немного зашевелились. Он поправил очки и пристально посмотрел на меня своими карими глазами.
– Мне кажется у меня провал в памяти, – обреченно пролепетала я и опустила глаза.
– И как давно вы это заметили? – встревожено задал очередной вопрос доктор, разглаживая пластырь у меня на виске.
– Что заметила? – наивно удивилась я.
– Как что? – на его лице негодование. – Провалы?
– Доктор, какие провалы? – сквозь смех произнесла я.
Врач замолчал. Я заулыбалась, виновато отводя взгляд:
– Простите, это шутка. Со мной все в порядке. В смысле голова работает нормально. Я почти не ушиблась, просто ссадина.
Оказалось, этого доктору недостаточно, и шутки он не любил и шутников тоже, пришлось терпеть фонарик, светящий мне в глаза. Потирая бедро, я объяснила врачу, что удар пришелся как раз туда, где могла бы быть отличающая меня от других выпуклость. Но через несколько минут, когда в смотровой палате появился крепкий мужчина в зеленом костюме с каталкой, я пожалела о том, что вообще заговорила об этом. Меня положили на каталку и повезли делать снимок, лампы на потолке ярко светили в глаза и, сбившись со счета, я прикрыла веки, вновь себя ругая за то, что иду на поводу у своих бредовых идей.
Оказалось, перелома нет и трещин – тоже. Зато теперь есть Лондонское черно-белое фото моей попки. Класс! Приеду домой, украшу стену своего скромного жилища этим шедевром.
Взяв в руки снимок, я направилась в приемное отделение, где меня ждала расстроенная англичанка, разрушившая все мои планы. Леди болтала с кем-то по телефону, не хотелось мешать, поэтому я просто стояла у нее за спиной и бессовестно слушала английский треп.
– Привезти ее к нам? – спрашивала она у кого-то на том конце. – Думаешь, так будет удобно? Да, сегодня Рождество…
Вот ведь, сегодня и правда было католическое Рождество и я, хоть и не католик, все равно хотела получить хоть маленький презент от Вселенной. Хотелось хоть глазочком увидеть Джонатана. Где он интересно сейчас?
– Да-да, – продолжала она. – Думаешь, не я виновата в аварии? Я сбила ее. Хорошо привезу и попробую по дороге уговорить не писать заявления. Хорошо. Хорошо.
Заявление? Что за заявление? Мне не нужны лишние проблемы, и никакого заявления я писать не собиралась. Сама виновата, зазевалась и не увидела «Пежо», но от приглашения провести Рождество в компании, пусть и от такой странной дамы, отказываться не хотелось, не сидеть же в номере и пить одной теплое шампанское? И к дому Джонатана ночью не пойдешь, что там делать, когда все празднуют, а по телевизору только каналы на английском и немецком, с их неповторимым юмором, конечно, лучше в гостях. К тому же Надюха бы мне никогда не простила, что в Рождество, то есть в праздник, я осталась в номере одна. Расстраивать подругу, как и подводить босса – смертельный грех, так что я решила, что соглашусь не раздумывая.
Пока я размышляла, леди повернулась и осуждающе посмотрела на меня.
– Давно вы здесь стоите?
– Нет, – соврала я. – Только что подошла. Вот. – Я протянула ей фото своей попки.
– Все нормально, переломов нет. Можно ехать домой.
Она хитро улыбнулась.
– А где вы живете?
– В отеле, – тоскливо призналась я. – Мне надо немного проехать на автобусе, потом на метро, а там еще пешком минут пятнадцать. Я здесь в командировке, совсем одна…
«Ну, давай, пожалей меня».
Я уже хотела соврать, что мне придется идти пешком через большой пустырь ночью, а леди все не предлагала отпраздновать Рождество у нее, оставалось ковылять самой. И только повернувшись к выходу я, наконец, услышала: