Слепой. Смерть в подземке - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 71

— То есть ты свое дело сделал, — полувопросительно сказал Ник-Ник. — Все разнюхал, всех выследил, посадил на крючок, выговорил себе долю и можешь спокойно стричь купоны, пока другие работают. Так?

— Это бизнес, — напомнил Молчанов. — И жаловаться тебе не на кого. Я, в отличие от тебя, никого не обманывал и долю свою заработал честно, рискуя шкурой — своей, заметь, а не чужой. Так почему бы мне теперь немножечко не отдохнуть?

— Черт, — сказал Ник-Ник озадаченно. — Ловко ты устроился! Теперь тебе даже «чтоб ты сдох» не скажешь — а вдруг возьмешь и сдохнешь? Ты сдохнешь, а меня повинтят…

— Да, — делано посочувствовал его горю Молчанов, — придется тебе теперь заботиться не только о своем здоровье и здоровье нашего чемпиона, но еще и о моем. Приехали, — добавил он, плавно останавливая машину на ярко освещенной площадке у въезда во двор элитной высотки, в которой обитал его пассажир.

— Сколько с меня? — не то в шутку, не то всерьез поинтересовался Ник-Ник.

— Пятьдесят процентов, — напомнил Молчанов. — Так что лучше оставь в покое кошелек, вряд ли у тебя при себе имеется такая сумма.

— Не так уж она и велика, — предпринял последнюю попытку поторговаться Безродный.

Молчанов укоризненно поцокал языком.

— Брось, Ник-Ник, — сказал он. — В наше время ни один букмекер не записывает ставки мелом на доске или карандашиком в засаленном гроссбухе. Все пользуются компьютерами, данные идут через Всемирную сеть, и для продвинутого пользователя не составляет никакого труда проследить путь каждого поставленного тобой на проигрыш твоего воспитанника цента. А я как раз и отношусь к категории продвинутых пользователей. Нынче без этого даже человека грамотно не кокнешь, не говоря уже о том, чтобы заработать немножко денег.

Высадив пассажира, он весело помахал на прощанье рукой и укатил. Ник-Ник остался стоять на ярко освещенном лампами повышенной интенсивности, выложенном разноцветной цементной плиткой тротуаре. Его душила бессильная ярость, и осознание того, что ничего уже не исправишь и не вернешь назад, только усиливало это неприятное чувство. Куда ни ткнись, все выходы и лазейки были надежно перекрыты; как ни кинь, выходил клин. Ник-Ник чувствовал себя гроссмейстером, которому поставили детский мат в три хода; ему до смерти хотелось сорвать на ком-нибудь злость, отвести душу, но и этого он не мог: у него не было даже собаки, чтобы хорошенько пнуть ее под зад.

Узкая, с неровными краями полоска неба над дорогой еще светилась глубокой вечерней синевой, но тут, внизу, было уже совсем темно. Свет фар прыгал и метался, выхватывая из густого мрака то лохматые кусты и траву обочины, при таком освещении похожие на затейливое, серебряное с чернью, металлическое кружево, то хищно протянувшиеся к дороге из темноты корявые, с растопыренными пальцами веток лапы дубовых суков. Резкий контраст между ярким светом ксеноновых фар и глубокими черными тенями превращал окружающий мир в двухцветную черно-белую гравюру, на которой каждый бугорок казался горным кряжем, каждый камешек — приличных размеров валуном, а каждая впадинка — глубоким провалом, в котором ничего не стоит оставить все четыре колеса.

По разбитой лесной грунтовке в глухой полуночный час двигался кортеж, состоявший из целых трех машин. Впереди, указывая путь через паутину многочисленных, ведущих в неизвестность (а чаще всего просто в никуда), то и дело пресекающих друг друга малоезжих проселков, ехал полноприводной «мерседес» — угловатый, черный, как эта ненастная осенняя ночь, и сверкающий, как глыба полированного антрацита. Он шел на опасной скорости, лишь изредка прожигая мрак короткими кроваво-красными вспышками тормозных огней, безжалостно убивая дорогостоящую подвеску. За ним с трудом поспевал ярко раскрашенный микроавтобус скорой помощи. Его мигалки не горели, сирена молчала — здесь некого было прогонять с дороги, кроме ежиков, — но скорость, заданная головной машиной, прямо указывала как на степень спешки, так и на размеры суммы, полученной бригадой медиков за этот внеурочный экстренный выезд.

Колонну замыкал серебристый «лексус», так густо осыпанный опавшей листвой, словно простоял в лесу добрых полдня. Сырые от ночного тумана листья прилипли к влажному железу и стеклу; «дворники» сдвинули их в стороны, к боковым стойкам кузова, и они обрамляли ветровое стекло, напоминая декор, старательно, но неумело нанесенный продавщицами на витрину захудалого провинциального магазинчика в преддверии Дня знаний — первого сентября. В другое время и при иных обстоятельствах водитель «лексуса» ни за что не тронул бы машину с места, не приведя ее предварительно в надлежащий вид. Но сейчас было не до того, да и пассажир, который мог бы сделать резкое замечание по поводу поданного к подъезду хлева на колесах, сейчас ехал в другом автомобиле и был занят другими делами, куда более важными, чем демонстрация начальственной спеси.

В салоне «скорой» горел яркий свет. Пристегнутое ремнями к подвесной койке, опутанное проводами и трубками тело пациента было по самый подбородок укрыто простыней, на которой темнели бурые пятна подсыхающей крови. Голову украшала толстая марлевая чалма, по контрасту с которой покрытое разводами кровавой грязи лицо выглядело особенно темным и страшным. Правая рука пациента тоже была забинтована и взята в пластиковый лубок; в вене левой торчала укрепленная с помощью пластыря игла, через которую в зависший между жизнью и смертью организм поступала кровь. Помощь подоспела вовремя, и то, что группа крови была известна заранее, оказалось очень кстати: без срочного переливания пациент вряд ли дотянул бы не только до клиники, но даже и до шоссе.

Цепляясь за ремни и поручни, чтобы не слететь с узкого и неудобного бокового диванчика, Черемис смотрел в осунувшееся, мертвое лицо своего шефа и мучительно гадал, правильно ли поступил, сделав то, что сделал.

При этом он отлично понимал, что гадать поздно: выбор сделан. Да и был ли у него выбор? Если подумать, то, пожалуй, нет, не было. Когда угодно, только не в этом случае. Потому что шеф, как обычно, проявил предусмотрительность, хорошенько все обдумал и только после этого позвонил Черемису.

Майор запаса Олег Борисович Иванов родился и вырос в небольшом поселке километрах в двадцати от Йошкар-Олы, за что и был еще в военном училище прозван Черемисом. Для марийца, заброшенного судьбой далеко от родных мест (и, как правило, очень этим довольного), носить кличку Черемис так же естественно, как украинцу в схожих обстоятельствах зваться хохлом, а русскому — москалем. Как и многие его земляки, Черемис был невысокого роста, мелкокостный, большеголовый, но с мелкими чертами лица, отдаленно напоминавшими сморщенное печеное яблоко, чтобы не сказать: мартышечью морду. Некоторые именно так и говорили, и кое-кто из подчиненных за глаза обзывал его обезьяной. Правда, теперь такое происходило значительно реже. Если в армии это еще приходилось как-то терпеть (а что ты им, рекрутам подневольным, сделаешь; чем, кроме наряда вне очереди, можешь напугать?), то теперь нижний чин, неосторожно распустивший язык, рисковал в два счета очутиться на улице с волчьим билетом в зубах и отпечатком подошвы, пусть себе и только воображаемым, пониже спины. Потому что теперь Олег Борисович служил заместителем начальника службы безопасности крупной фирмы, название которой «Париж — Ангара» имело столько же отношения к ее деятельности и месторасположению, сколько навязшее на зубах словосочетание «Лада-калина» — к широко распространенному в средней полосе России кустарнику. Платили здесь хорошо, непосредственный начальник, Петр Кузьмич Стрельцов, был золотой человек (или, по крайней мере, умел таким казаться), так что лишиться такой работы не хотел никто.