– А ты одна? – уже спокойнее спросил Степа.
– Нет, блин, с компанией, ты что, не видишь? – огрызнулась она. Не девка, а язва.
– А звать тебя как?
Очевидно, рыжая решила, что с ними лучше дружить. Так-то оно и правильно.
– Анжелика. Ты, деревенщина, можешь Ликой звать, – все-таки не удержалась она.
Степа решил не обижаться.
– Ладно, – вздохнул он, развязывая рукава. – Но имей в виду, если ты навья – пикнуть не успеешь, как я тебя убью.
Лика только хмыкнула и оскорбленно дернула плечом.
– Ты в Еловое? – скорее сказал, чем спросил он. По этой дороге все равно больше некуда.
– Угу, – фыркнула Лика. – На свадебку позвали.
– И тебя? – удивилась Мирра. – А ты кто?
– Конь в пальто!
Мирра, на удивление, не разозлилась и не обиделась на такой ответ. Потрясающая у нее все-таки выдержка, Степа не мог не восхититься.
– Я имею в виду, в качестве кого тебя позвали? – спокойно пояснила она. – Я, например, журналист, собираюсь написать статью об этой свадьбе. Полина будет на ней петь. А ты?
– Если она тамада, то я разворачиваюсь домой, – едва слышно сказала Полина, чем заставила всех улыбнуться. Всех, кроме Лики.
– Забудь, – бросила она. – Нашла цирковую лошадь народ развлекать. Я фотограф.
– Живешь где-то неподалеку? – поинтересовался Матвей.
– А тебе какое дело? – уже привычно огрызнулась Лика. – Свататься собрался?
Степе даже показалось, что она в принципе не умеет нормально разговаривать, так и грубит вечно. Странно, девка-то не самая безобразная. Некрасивее Полины, конечно, и даже Мирра получше будет, но видал Степа и более уродливых девушек. Чего ж такая язва-то?
– Просто поддерживаю беседу, – пожал плечами Матвей. – Очевидно же, что идти нам вместе, и какое-то время в Еловом проводить тоже вместе. Мне кажется, нам лучше дружить.
– Крестись, когда кажется, – хмыкнула Лика, но уже не с таким азартом, как раньше. – В райцентре я живу.
– Странно это, – заметила Мирра. – Музыку позвали из Пскова, а фотографа из местечкового городка.
– Может, в вашем Пскове нет нормальных фотографов, откуда мне знать? – пожала плечами Лика.
– Давайте все-таки пойдем, – предложил Степа, – разговоры разговаривать можно и по дороге.
Спорить никто не стал. Все закинули рюкзаки за плечи и двинулись за Степой.
– А кто такие навьи? – спросила Полина.
– О, так ты прям иллюстрация к утверждению «Все блондинки тупые», – первой отозвалась Лика. Как и услышала только? Ведь шла далеко от Полины.
– А ты – иллюстрация к утверждению «Все рыжие стервы»? – не осталась в долгу Полина.
– Навьи – это мертвые по-нашему, – пояснил Степа. – Не все, конечно, а те, кто после смерти не нашел покоя. Самоубийцы, колдуны, ведьмы, те, кого люди прокляли, некрещеные, непогребенные, неотпетые в церкви.
– А почему ты решил, что Лика – навья? – не поняла Полина.
Степа видел, как Мирра бросила на него заинтересованный взгляд. Наверное, гадает, как он будет выпутываться. А что ему придумывать? Он правду скажет. Даже если не поверят, теперь уже никуда не денутся, в Еловое с ним пойдут. Из леса самостоятельно точно не выйти. Не выпустит.
– Потому что неделя сейчас такая. Этой ночью началась. Мертвая неделя. Между Явью и Навью исчезает граница, мертвые приходят в наш мир. Это очень опасно, поэтому лучше не встречаться с ними, особенно ночью.
Сказал и искоса посмотрел на остальных. Лика, очевидно, и сама знает о Яви и Нави. Верит или нет – другой вопрос, но раз живет неподалеку, точно знает. В этих местах все знают. Мирра поверила еще ночью, он видел это. Матвей, которому звонит мертвая бабушка, наверняка тоже не сомневается. Остается только Полина, но та если и не поверила, то виду не подала. Ну ничего, в деревне и не с таким познакомится.
На этот раз разговаривали меньше. То ли устали, то ли опасались чужака. Сами-то уже сдружились, а Лика оставалась чужой. Более того, своей стать не стремилась. На любой вопрос огрызалась, хамила и плевалась. Постепенно вопросы ей задавать перестали, но и друг с другом не разговаривали. Солнце начало клониться к закату, по Степиным расчетам они давно должны были выйти к деревне. Между деревьев уже залегли длинные, пугающие тени, в которых копошились, стонали голодные навьи, ожидая темноты. Чувствовали живых, облизывались, роняли слюну на мягкий мох, ждали своего часа.
Степа понимал, что надо что-то делать. Не пустит он чужаков, не даст пройти. Ему одному дал бы, его он знает. Наверное, еще одному из городских. Но кому, Степа не знает. Да даже если бы и знал, остальных не бросит. Нельзя. И просто не стал бы. Не в его это правилах. Трусом Степа никогда не был.
Молчал еще какое-то время, но когда красный диск солнца спрятался за верхушками высоких сосен, остановился. Остальные сделали то же самое. Молчаливо посмотрели на него, ожидая каких-то предложений. Устали все, вымотались. Проголодались. Наверное, даже спрашивать лишнего не станут, просто сделают, как скажет.
– Нам нужно поменяться одеждой, – сказал он.
– Зачем?
Все-таки стали спрашивать. Мирра первая.
– Так нужно.
– С тобой, жирдяй, хрен кто поменяется, – фыркнула Лика. – На тебя ничья одежда не налезет. Да и я не собираюсь ни с кем меняться. Не хватало еще чужую грязную одежду на себя напяливать.
Наверное, если бы она промолчала, Мирра продолжила бы выпытывать. Но она не промолчала, и Мирра, забыв о Степе и своем вопросе, шагнула к ней, резко, без стеснения, стянула с себя футболку, оставшись в одном белье, и протянула Лике.
– Надевай! – велела она. – Снимай свою и надевай!
Лика сделала шаг назад.
– Да пошла ты…
Что случилось дальше, Степа даже заметить не успел. Движение – и Лика уже прижата к высокой шершавой сосне, а Миррин локоть под ее подбородком высоко поднимает ей голову, мешает дышать.
– Не снимешь сама, я раздену, – шипит Мирра. Только по этим словам, по тщательно сдерживаемой ярости, которая медленно, как воздух из пробитой покрышки, вырывается наружу с таким же шипением, Степа догадался, что все это время Мирра бесилась внутри себя.
– Я раздену!
Полина подскочила к ним и принялась расстегивать пуговицы на рубашке Лики. Несколько секунд – и Лика, пунцовая от злости, тоже стояла в одном белье, держа в руках футболку Мирры, которую та сунула ей, едва только Полина сняла с нее рубашку.
– И еще раз назови его жирной деревенщиной, – пригрозила напоследок Мирра.
Степе отчего-то стало страшно приятно. Не то чтобы он сам не мог за себя постоять, но осознание, что люди, которых он знает два дня, уже готовы его защищать, было теплым и пушистым, будто платком кто укрыл.