– Если хочешь, чтобы завтра у тебя сводило шею, так и быть. – Он встает. – Только не говори, что я тебя не предупреждал, и не проси помассировать тебе плечи.
– С чего ты взял, что я собираюсь об этом просить? – Я издаю смешок, глядя на Саттера из-под ресниц. – Половину времени ты едва замечаешь меня, а всякий раз, когда ко мне прикасаешься, ведешь себя так, словно тебе отвратительна собственная несдержанность.
Наши взгляды встречаются – словно бы на целую вечность, – а потом он наконец говорит:
– Я все порчу. – Он вздыхает. – Только это я и делаю. Я не тот человек, к которому тебе следует привязываться. Поверь, если я веду себя как моральный урод, это ради твоего же блага.
– Какая доблесть с твоей стороны! – Я закатываю глаза, моя улыбка угасает.
– Но я все же думаю, что тебе следует пойти спать наверх, – добавляет он, и я могу поклясться, что вижу едва заметный блеск в его светло-карих глазах.
Сердце ударяет о ребра особенно сильно, и хотя рассудок кричит, умоляя меня остаться здесь, на диване коньячного цвета, и не двигаться с места, но жар между бедер и сухость во рту так сильны, что их просто невозможно игнорировать.
Полагаю, нет необходимости кого-то любить, чтобы заниматься с ним сексом.
– Ты так думаешь, да? – Я откидываюсь назад, скрещиваю ноги и притворяюсь, будто не намерена уступать. Если он этого хочет, ему нужно стараться немного сильнее.
Мужчины не ценят то, что достается им без труда.
– Хотя не знаю, – продолжаю я, изображая зевок. – Я устала.
– К черту усталость. – Саттер баз предупреждения хватает меня за руку и вздергивает меня на ноги. Я резко втягиваю воздух.
– Ничего себе!
Выражение его лица не меняется. Он не улыбается, не ухмыляется и не подмигивает. И когда его пристальный взгляд останавливается на моих губах, я уже знаю, что будет дальше.
Это начинается с прикосновения его пальцев к моему подбородку – этим движением он заставляет меня поднять голову, так, чтобы наши губы оказались на одной линии. Потом его рука скользит вдоль боковой части моей шеи, пока его пальцы не зарываются в волосы у меня на затылке. Он вдыхает, словно смакуя мой запах. Мое сердце грозит взломать грудную клетку. Я облизываю губы, сглатываю и готовлюсь…
…к поцелую, которого так и не происходит.
Саттер делает шаг назад, глядя поверх моего плеча. Обернувшись, я вижу Таккера, стоящего на нижней ступеньке лестницы.
«Черт!»
Они обмениваются безмолвными репликами, и секунду спустя Таккер направляется на кухню, чтобы взять стакан молока и что-нибудь перекусить.
– Иди наверх. – Саттер наклоняется и шепчет мне на ухо, хотя, по сути, нас никто не может услышать. – Я с тобой еще не закончил.
Я скрываю улыбку и медлю, раздумывая, повиноваться его указаниям или нет. Однако спустя несколько секунд я смиряюсь с тем, что хочу такого исхода не меньше, чем он.
– Отлично, – отвечаю я. – Но только потому, что я этого хочу, а не потому, что ты так сказал.
Повернувшись, я иду наверх, скользя ладонью по деревянным перилам, и на втором этаже сворачиваю налево, в его комнату.
Его кровать аккуратно заправлена, уголки подоткнуты по-армейски, а одна из дверец гардероба полуоткрыта, позволяя увидеть футболки, сложенные по цветам.
Я часто слышала, что люди, выросшие в семьях, где царил беспорядок и нездоровые отношения, часто склонны к преувеличенной аккуратности. Это дает им ощущение некого контроля над собственной жизнью, пусть даже в мелочах.
Забравшись под одеяло, я взбиваю подушку и жду…
…и жду…
…и жду.
Я борюсь с подступающим сном, но знаю, что проиграю эту битву, если в ближайшие две минуты Саттер не притащит сюда свою прекрасную задницу.
Но он не приходит.
И сон побеждает.
* * *
Я просыпаюсь в непроглядной темноте. Ощущение незнакомой постели, к которой примешивается тепло чьего-то тела, лежащего рядом, сбивает меня с толку; ничего не понимая спросонья, я судорожно, громко втягиваю воздух и резко сажусь.
– Мелроуз… – сонно произносит Саттер, потом протягивает руку, и не успеваю я ничего понять, как он прижимает меня к своей крепкой груди, окутывая меня теплом.
Может быть, он не понимает, насколько он сейчас притягателен, потому что тоже не до конца проснулся?
– Саттер… – начинаю я, но он крепче обнимает меня, заставляя умолкнуть.
– Засыпай обратно.
Не знаю, когда он все же улегся в постель, но сейчас будильник на прикроватном столике показывает четыре часа утра. И – еще один сюрприз! – я чувствую, что в ногах у меня лежит Мёрфи.
Поверить не могу, что Саттер позволил ему спать с нами в постели.
Я полагала, что он ненавидит собак, да и вообще все живое и способное чувствовать.
Лежа в темноте, в объятиях Саттера, я ощущаю, как мягко вздымается и опадает его грудная клетка, и пытаюсь осмыслить, насколько неестественно это должно ощущаться… и почему оно так не ощущается.
Я смотрю на него до самого рассвета – и наслаждаюсь этим, поскольку мне вряд ли удастся делать это слишком часто. Он наверняка подумает обо мне какую-нибудь гадость, если поймает меня на таком бесстыдном разглядывании. Он красив настолько, что это просто глупо и нечестно: у него чеканные скулы, полные губы и настолько естественно-пропорциональный нос, что ему может позавидовать любой актер. Я бы запустила пальцы в его мягкие русые волосы и убрала бы с его лба выбившуюся прядь, если бы знала, что это его не разбудит.
Но спустя некоторое время до меня доходит, что я по-дурацки играю с мыслью о том, будто между нами когда-нибудь может что-нибудь быть.
Не в этой жизни. Не на этой планете.
Мы противоречим друг другу во всем.
Мы оба слишком упрямы, чтобы это могло закончиться хорошо.
Мы не в состоянии цивилизованно общаться друг с другом, даже если бы от этого зависели наши жизни, – почти всегда.
Я выбираюсь из постели, подхватываю своего пса под мышку – медленно и осторожно, чтобы не разбудить Саттера, – а потом спускаюсь вниз, чтобы приготовить завтрак.
Это странное доброе отношение друг к другу по принципу «око за око», но я не могу позволить себе слишком полагаться на него. Он сам сказал, что все портит, что он моральный урод, что я не должна к нему привязываться.
Но самое странное… чем больше времени я провожу с Саттером, тем меньше думаю о Нике. Тем меньше жду его сообщений, телефонных звонков и новой встречи – по крайней мере, без привычного радостного предвкушения, свойственного влюбленным школьницам.
Спустившись на первый этаж, я выпускаю Мёрфи во дворик и начинаю рыться в шкафах, пока не нахожу коробку смеси для приготовления черничных блинчиков «Hungry Jack». Когда я поворачиваюсь, чтобы взять с полки за стойкой миску для смешивания, я замечаю Таккера, стоящего на пороге дверного проема между кухней и гостиной.