История Сибири. От Ермака до Екатерины II - читать онлайн книгу. Автор: Петр Словцов cтр.№ 30

Какое-то замечательное лицо мелькает там, за Алтаем; и в то же время, как бы по сочувствию ревности или по современному воспоминанию чингисханского века, дом маньчжурский пошел большими шагами к престолу Китая. Лицо замечательное есть тайша Батор, сын Хара Хулы, участвовавший в правлении, как видно из Фишера, прежде отцовской смерти. В 1635 г. Батор, принудив мечом или убеждением большую часть ойрадских тайшей признать себя за единодержавца, вместе с тем принял и титло контайши ^[49].

Сначала Чжунгар самовластный представляется дружелюбным к Сибири, потому что он по доброй воле возвратил Таре прежде захваченных барабинцев с тысячью лошадей, обещавшись не только впредь возвращать беглецов, но и помогать Сибири в войнах, с невозбранным притом дозволением брать ей соль из оз. Ямышева, как и пользовались ею тобольские и тарские команды с 1613 г., не всегда, однако ж, бесспорно. Воеводство Тобольское, узнав через Тару о миролюбием вызове контайши, отправило посланцев на р. Или уверить его во взаимной готовности помогать ему против неприятелей, включая в договор и то, чтоб он своих подданных вывел из пределов Сибири и возбранил тайшам делать вторжения и обиды. На все согласился глава ойрадов, присовокупив, что за услуги ожидает лучших подарков и, как после оказалось, панциря непроницаемого, постельных собачек, индейских кур, свиней и боровов, верно для хутора, иной бы подумал, напротив, для прожектируемого города, по словам самого контайши. Но потому ли, что Батор кончил войну с ханом Туркестана (города, в древности созданного пресловутым в Персии Джемшидом) и возмечтал о своей непоколебимости или, по надеждам предзаятым на бывшем в 1640 г. съезде в его Урге монгольских властителей ^[50], для прослушания степного уложения, им составленного, снисхождения Московского Двора побудили контайшу не к признательности, а к неожиданной дерзости и к нарушению прежних условий в рассуждении прав на Барабу, хотя можно предполагать, что при съезде монгольском было главным предметом не присвоение предпочтения чжунгарскому главе, а совещание об успехах и последствиях маньчжурской предприимчивости.

Но возвратимся из Урги илийской к шествию Сибири.

Итак, русские, имея шаг на Верхней Тунгуске, повторим теперь, с твердостью переходят великую реку около 1636 г. ^[51], памятуя из воеводских наказов два слова: ясак и месторождение руды золотой или серебряной. Переходят и открывают для себя новый мир — трех сильных и многочисленных племен: бурят неопрятных, тунгусов крепких, якутов проворных и всех как победителей климата, какой кому из них достался, довольными и веселыми: слышат у них про новых богов, про духов благих и злобных, видят новые суеверия, новые обряды со старыми бубнами шаманства; видят три большие реки, вливающиеся в великую, видят светлые воды, грозные пороги ^[52] по двум крайним Тунгускам, на Нижнем Енисее и Кане; видят сплошные кряжи гор, другую почву, другие прозябения, свежесть атмосферы высшего как бы слоя, прохладность ночей летних в широтах меньших против старой Сибири; они видели и другие свидетельства, что когда-то кора земная там шевелилась. В параллели Красноярска долго, очень долго русские не могли подвинуться к востоку при многих усилиях; и вот почему Главная линия укреплений переломилась к северу и упала на Лену.

2. Начало Илимска.

Важный пост, какой успели опознать (1631 г.) за Енисеем, есть становье Илимское, как опора между Енисейском и цепью следовавших предприятий. По р[екам] Илиму и Куту енисейский отряд выплыл на устье последнего. Усть-Кут показался точкою, закрытою по тесноте горизонта, да и Лена тут не оправдывала наслышки о своей великости, тем не менее, с приобретением сего места, обращенного в пристань и укрепление, открылся обоесторонний ход к югу и востоку на тысячи верст.

3. Начало Якутска.

К полдню явился (1632 г.) острог Тутурский и в том же году Якутский, впоследствии перенесенный на необозримую песчанистую равнину, где Лена уже является второю великою рекою, остро! важный по срединному положению промеж всех северо-восточных племен. Жиганцы тотчас и без сопротивления вступили в платеж ясака. С сих пор по всей водяной полосе живо загорелась жизнь казачья и промышленническая. Как ни велико было это протяжение, особливо с распутиями впадающих рек, но не тут стояли пределы предприимчивости, которая двигалась двумя порывами: пользою казенною и собственною.

Проведите черту от Тутурска до устья Уды на Ламе ^[53] и уверьтесь, что вся безмерная покатость, опрокидывающаяся в Ледовитое море между Тауем и Колымою, с противной же стороны между Анабарою, была бы в течение десяти лет, т. е. с 1632 г., разграблена командами и артелями, посменно приходившими из Мангазеи, Енисейска и Томска, если бы племена поддавшиеся не обладали многочисленными стадами и если бы дикие семейства дорогих зверей могли иметь инстинкт уклониться от жадности пришлецов. Команды городов, как воюющих государств, дрались между собою за право сбирать ясак, будто бы не для того же государя; якуты воспользовались расстройством своих притеснителей и с 1634 г. не по один год старались сгладить с своей равнины Якутск; но умеренностью управлявшего острогом казака Галкина удержалось на стенах знамя русское. История должна бы это время наименовать масленицею казачьего, если бы вместе с тем не уважала нарочитых услуг в распространении державы.