Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом - читать онлайн книгу. Автор: Джереми Дронфилд cтр.№ 92

Они находились между двумя караульными башнями, когда услышали окрик на венгерском и ружейный выстрел. Пуля пролетела у них над головами. Раздались еще выстрелы, и оба поспешно легли. Пули зачавкали о землю с ними рядом. Густав с Йозефом по-пластунски поползли вперед. Когда стрельба на время стихла, они подхватились и помчались к лесу, петляя между деревьями. Миновав русскую часть лагеря, беглецы оказались в густых зарослях на дальнем краю.

* * *

Ледяные капли, падавшие с потолка пещеры Келлербау, отсчитывали минуту за минутой, но ни самолетов, ни взрывов по-прежнему не было слышно: до Фрица доносилось только приглушенное эхо дыхания заключенных и их шепоток.

Время шло. Эсэсовские пулеметчики, стоявшие на страже снаружи, ждали, когда раздастся взрыв.

Минуты сливались в часы. Арестанты, привыкшие подолгу стоять на перекличках, особо не волновались. Наверное, просто ложная тревога. Зато не надо идти на работу. Большинство из них так никогда и не узнали настоящей причины, по которой их так надолго загнали в тоннель. Главные события разворачивались буквально у них над головами, но так и остались до конца не проясненными.

Заряды, заложенные в своды при входе в тоннель, не взорвались. Пауль Вольфрам, главный инженер, позднее заявлял, что намеренно саботировал распоряжения нацистов и приказал своим людям удалить взрыватели из бомб и мин. Однако это не объясняет, почему не сработала остальная взрывчатка. Комендант Цирайс – который большую часть этого времени провел мертвецки пьяным – утверждал, что с самого начала сомневался в эффективности замысла. Однако среди выживших упорно циркулировали слухи, что некий польский заключенный, электрик Владислав Палонка, обнаружил провода детонаторов и перерезал их ^[506].

В четыре утра прозвучал сигнал отбоя, и заключенные, которые, сами того не зная, вошли в тоннель навстречу своей смерти, потянулись наружу и зашагали в лагерь. Сработай детонатор, и в тоннеле погибло бы больше двадцати тысяч человек – одно из самых массовых единовременных убийств в истории Европы ^[507].

Возобновился привычный распорядок с перекличками и работой, но затем, 1 мая, во вторник, заключенных оставили в лагере. Фриц чувствовал, что эсэсовцев охватило то же настроение, что в середине января в Моновице. Но на этот раз паника была куда сильнее. У СС не осталось Рейха, чтобы в него бежать. Из Маутхаузена некуда было эвакуироваться.

Два дня спустя вся охрана исчезла из лагеря. Нацисты-фанатики отправились в горы, чтобы до последней капли крови оборонять свою землю; остальные же поснимали форму и теперь пытались укрыться среди гражданского населения в городах. Командование Маутхаузена-Гузена официально передали венской гражданской полиции, административное управление – Люфтваффе. На помощь те призвали подразделение венской пожарной бригады, члены которого оказались в лагере в 1944 году как политзаключенные ^[508].

На юге армии, состоящие из американцев, британцев, поляков, индийцев, новозеландцев, и одна еврейская бригада наступали в горах на приграничные территории между Италией и Австрией.

На востоке Красная армия пересекла австрийскую границу и к 6 апреля окружила Вену. Германские войска, остававшиеся в городе, не могли его больше защищать, так что осада продлилась недолго. 7 апреля советские войска вступили в южную часть внутреннего города, а три дня спустя немцы эвакуировали Леопольдштадт. Были захвачены мосты через Дунай, а 13 апреля последние вооруженные подразделения СС ушли из Вены ^[509]. Прошло семь лет со дня гитлеровского плебисцита и объявления об Аншлюсе. Сам Гитлер теперь сидел в своем берлинском бункере, а его великий Рейх сжался до крошечного, истекающего кровью клочка земли.

Союзники наступали одновременно и с северо-запада. 27 апреля американские войска перешли Дунай на баварской территории. Паттон выслал свой XII корпус в Австрию, к северу от реки. Он встретил жестокое сопротивление германских войск, которые в своем фанатизме вешали дезертиров на деревьях вдоль дорог ^[510]. В авангарде американцев, наступавших в долине Дуная, шел патруль 41-го кавалерийского эскадрона и один из взводов 55-го пехотного батальона. Обойдя Линц с запада, они добрались до Санкт-Георгена и Гузена, где впервые своими глазами увидели концентрационные лагеря.

Маутхаузен и Гузен оказались еще страшнее, чем Берген-Бельзен. Это были отстойники, куда сливались последние остатки заключенных из ликвидированных концентрационных лагерей. Смертность в Маутхаузене взлетела до девяти и более тысяч человек ежемесячно. Ходячие мертвецы, приветствовавшие американских освободителей, бродили там среди десятков тысяч не похороненных, частично похороненных и частично сожженных трупов. Главное, что запомнилось в лагере солдатам, – запах.

«Отчаянная вонь мертвых и умирающих, запах от узников в крайней степени истощения, – вспоминал один из офицеров. – О да, именно запах, точнее, вонь лагеря смерти крепче всего засела у нас в носах и в памяти. Я всегда буду помнить, как пах Маутхаузен» ^[511].

Оливково-зеленые танки с американскими звездами, потрепанные в сражениях, вкатились на территорию лагеря. В Гузене I сержант встал на башню своего «Шермана» и на английском прокричал толпе изможденных арестантов: «Братья, вы свободны!» ^[512] Из толпы раздались приветствия на разных языках, а офицер Фолькштурма, командовавший немецкой охраной, сдал сержанту свое оружие.

Фриц, в соседнем Гузене II, наблюдал за прибытием американцев с облегчением и удовлетворенностью, но без особого восторга. Он был слишком слаб и подавлен, чтобы торжествовать. Попав в лагерь далеко не в лучшей форме, он провел в нем целых три месяца, в то время как даже самые крепкие заключенные едва ли протягивали в нем четыре. К концу лагерного срока Фриц превратился в скелет, обтянутый кожей, его измученное тело покрывали синяки и язвы. У него не было настоящих товарищей в Маутхаузене-Гузене, только такие же страдальцы. «Там меня практически уничтожили», – писал он позднее ^[513]. Фриц был так болен и слаб, что все равно не смог бы поехать домой – даже если бы у него был дом. Больше всего он скучал по отцу, но не имел ни малейшего представления, где он и что с ним.