Не стоило напоминать Людмиле, как некоторое время назад она сказала: «Я не сомневалась, что являюсь единственной наследницей Евгения». Я заговорила о другом:
– Дочь справедливо полагала, что вы разозлитесь, занервничаете, броситесь к Надежде Васильевне, заявите, что ее внучка дрянь, обвините свою мать во всех грехах, скажете, что «черный человек» это ее идея… Ведь так?
Людмила опустила голову.
– После смерти Жени у меня сплошной стресс. Я живу в атмосфере ненависти и страха за свое будущее, доведена до нервного истощения. Умею держать себя в руках, но я же не железная леди. Да, я слетела с катушек. Собиралась поступить именно так, как ты говоришь. Спасибо, что остановила. Знаю, с кем надо поговорить. С Марфой. Она в курсе всех замыслов Катерины. Моя мать пойдет на все, лишь бы разрушить мой новый брак. Да, я уверена – это она подсказала Кате идею довести меня до инфаркта.
Я попыталась вытащить Люду из пучины уныния:
– Забудьте до завтра о матери и дочери. У вас репетиция свадьбы. Я сделаю вам прическу, макияж.
– Да, да, – обрадовалась Никитина.
– Ну и выбросьте временно из головы другие проблемы, – посоветовала я.
Людмила поцеловала меня в щеку:
– Спасибо!
– Держи ее, – донеслось из коридора, – лови.
– Что там происходит? – напряглась невеста. – Надо посмотреть. Ой, нет. Если мы сейчас выйдем, все узнают, что заходили в спальню Кати.
– Зачем это скрывать? – удивилась я. – И камеры в коридоре нас уже зафиксировали. Охрана видела, куда мы вошли.
– Камеры? – поразилась Людмила. – Какие?
– Екатерина мне рассказала, что в общих помещениях особняка установлено видеонаблюдение, – сообщила я.
Никитина топнула ногой:
– Наглая ложь! Мы сами здесь ходим. У меня нет желания представать перед секьюрити в пеньюаре. И уж совсем ни к чему посторонним мужикам слушать разговоры хозяев.
Чувствуя себя полной идиоткой, я сказала:
– Катя уверяла, что звук не слышен.
Людмила потерла лоб:
– Только мигрени мне не хватало. Я небось единственная невеста на свете, которая перед поездкой в загс и репетицией свадьбы похожа на огрызок яблока.
– Лови, держи! – снова закричали в коридоре.
Я вышла из детской и увидела, как по коридору, покачиваясь, бежит девочка спиной ко мне. На малышке было пышное кружевное платье, естественно-розового цвета. Завитые штопором белокурые волосы спускались ниже лопаток. Толстенькие ножки в белых колготках и замшевых туфельках слегка косолапили. На пухлых руках сверкали перчатки, расшитые пайетками.
– Линда, – завопил резкий голос.
Он оказался таким громким, что я вздрогнула. У меня возникло ощущение, что в уши вонзилось раскаленное шило.
– Линда! – повторил голос. – Стоять!
Похоже, девочке тон голоса совсем не понравился, она ускорила бег, споткнулась, упала, встала на четвереньки и понеслась вперед намного быстрее, чем раньше. Под колготками выделялись бумажные штанишки. Наличие памперсов меня удивило. Ребенку на вид года три-четыре, а он до сих пор не умеет пользоваться туалетом? Хотя у меня детей нет, я понятия не имею, когда они осваивают горшок.
– Поймаю, уши оторву, – пообещала женщина, которая пробежала мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Но не это показалось мне странным. Меня потрясло платье матери малышки. Наряд был сшит из синтетического материала, имитировавшего благородную парчу. Качество ткани меня не смутило, равным образом как и то, что спину дамы пересекали две широкие, крест-накрест расположенные лямки, на которых сверкали кувшинки из стразов. Я и не такое на показах моды видела. Меня поверг в изумление толстый рыбий хвост, который волочился за незнакомкой.
– Это русалка? – опешила Людмила, которая тоже вышла из детской.
Обитательница морей завернула за угол, хвост ее зацепился за стену, пару раз дернулся и замер.
– …! – донеслось издалека. – …!
Хвост затрясся и исчез из виду.
– И где русалка слышала наш российский мат? – вздохнула Людмила. – Не иначе как она живет в аквариуме в пивбаре.
Глава 15
– Лиф я расставила, – зашептала мне на ухо Нюта, – теперь платье хорошо сидит, жаль, что его сейчас нельзя надеть.
– Молодец, – похвалила я швею, – ты же знаешь, что невеста во всей красе появляется только в день свадьбы. На репетиции она в другом платье. Вот прическу и макияж показать можно.
– А ты здорово придумала широкий пояс, – решила сказать мне доброе слово девушка, – волосы роскошно уложила, макияж вообще шоколадка! Странно с платьем получилось! Там большой запас в швах и видны следы строчки. Похоже, лиф сначала стачали по размеру, а потом сузили. Зачем?
Я терпеливо слушала болтовню Анюты. Похоже, она не умеет молчать, но вопрос, который задала швея, озадачил и меня. А действительно, зачем сначала шить платье по фигуре, примерить его, убедиться, что оно сидит как надо, а потом… потом ушить лиф? Кто-нибудь может объяснить смысл этого?
– Люда, ты что там делаешь? – спросил незнакомый голос.
– Иду, – ответила невеста.
Я обернулась и увидела, что Никитина стоит прямо за моей спиной. На лице ее было злое выражение.
– Иду, – повторила невеста, развернулась и вышла в коридор.
– Где мамаша-то? – спросила Нюта.
– Сейчас появится, – пообещала я и не ошиблась.
Двери зала распахнулись, в проеме возникла императрица. На венценосной особе было ярко-красное платье с кринолином. Глубокое декольте открывало пышную, роскошную грудь с белоснежной кожей, шею украшало ожерелье. Образ слегка приземляла открытая бутылка минералки, которую дама держала в руке.
Вошедшая прекрасно знала, как надо себя вести, чтобы взгляды всех присутствующих обратились к ней. Следом за Надеждой вошла Людмила с сумочкой в руке.
– Мама! – ахнула она. – Ты роскошно выглядишь. Но…
Дочь замолчала, но я догадалась, что она хотела спросить: «Откуда у тебя такой роскошный высокий бюст и белая фарфоровая кожа без пигментных пятен?»
– Надюша! Браво! – зааплодировала дама неопределенных лет, вся увешанная бижутерией.
– Надин! Ты помолодела лет на сорок! – отпустила комплимент другая женщина. Похоже, она не особенно любила камни и стразы, зато была фанаткой голубого цвета. Издали ее можно было спутать с кустом гортензии, буйно распустившемся в саду. Голубые платье, сумка, ногти, волосы и для полноты картины оправа для очков.
– Ах, Надин, ты неописуемо хороша, – продолжала она.
– Настенька, Лизонька, вы меня захвалили, – заулыбалась старуха, – я просто сделала макияж. Обычный! Простенький. Примитивный. Ничего особенного.