Вижу Цель - читать онлайн книгу. Автор: Макс Мах cтр.№ 31

И вот время пришло.

— Если вы готовы, коммодор, мы можем начинать.

— Тогда начинайте. — Эрик бросил последний взгляд на нейрокорректора — немолодого сухощавого человека, одетого в белый стерильный комбинезон, и закрыл глаза.

В принципе, он мог этого не делать: опустившийся на плечи шлем матричной нейрокоррекции в любом случае закрывал все поле зрения, и это, не говоря уже о том, что первым шагом на пути в новый дивный мир являлось обвальное отключение сознания. То есть, все происходило примерно так, как объяснил Эрику, зачем-то вырядившийся в хирургический комбинезон Дирк 'т Хоофт — единственный в клане на данный момент специалист по матричной редупликации.

— Вы садитесь в медицинское кресло, коммодор, сверху вам на плечи опускается глухой шлем, и сразу после этого я запускаю программу нейрокоррекции. Первым делом она отключит ваше сознание, и сразу после этого начнется этап нейродиагностики. Продолжительность этого этапа чуть больше двух часов. В течение этого времени мы проверим стабильность вашей долговременной памяти и состояние нервной системы. Нам важно знать, насколько она обучаема, и каковы предельные нагрузки, которые она способна выдержать. Параллельно с диагностикой начинается синаптическое сканирование, целью которого является построение базовой матрицы, которую затем мы и будем использовать в качестве модели для проверки вносимых изменений. Сам процесс инкорпорации матрицы адмирала Фокина в вашу исходную матрицу — мы называем ее материнской матрицей — займет не менее двенадцати часов. Возможно несколько больше, но вряд ли более восемнадцати часов. Все это время вы, коммодор, будете находиться в бессознательном состоянии будучи зафиксированным в кресле в положении лежа. Основные функции вашего организма будут поддерживаться системой жизнеобеспечения, похожей на ту, что установлена в креслах пилотов космических кораблей. Ну, а проснетесь вы уже совсем другим человеком…

***

Позже, доктор 'т Хоофт утверждал, что никаких собственных воспоминаний диагностика памяти активировать не должна и не может. Возможно, что в общем случае все так и обстоит. Однако Эрик, судя по всему, к общим случаям отношения не имел. Его личная память отреагировала на синоптическое зондирование активацией глубинных воспоминаний, большая часть из которых не то, что не должна была уцелеть по прошествии столь длительного периода времени, они — эти воспоминания — в принципе, не могли даже возникнуть. Все дело в том, что человеческое восприятие построено на предыдущем опыте и не в последнюю очередь зависит от возможности дать воспринимаемому объекту или событию вербальную интерпретацию. Человек видит стол, прежде всего, потому что, благодаря опыту, знает, что это такое — он видел его прежде и многократно пользовался им по назначению, — и, главное, знает, для чего этот объект нужен и как он называется. Незнакомые объекты и явления опознать сложнее, особенно если их не с чем сравнить. Но и в этом случае помогает предыдущий опыт. Человек, никогда не видевший снега и даже незнакомый с самой концепцией замерзшей от холода воды, все-таки может сказать, что снег белый и холодный, и падает откуда-то сверху, как дождь или как песок сразу после песчаной бури. Однако новорожденный еще не успел овладеть человеческим языком, и потому у него нет слов, чтобы обозначить то, что он видит, слышит или ощущает каким-либо другим способом. Его жизненный опыт крайне ограничен, и с чем бы он ни встретился, все для него ново, и это новое не с чем сравнить. Поэтому события, увиденные глазами младенца, не похожи сами на себя, в том смысле, что они и близко не напоминают то, какими их воспринимают взрослые люди. Соответственно, ребенку нечего запоминать, и это, в частности, объясняет, почему большинство людей не помнят своего раннего детства. Впрочем, кое-кто утверждает, что сохранил о том времени некие обрывочные воспоминания. Ничего определенного. Образ здесь, ощущение там. Эрик про такое читал, но сам он ничего о своем раннем детстве до сих пор не помнил. И вдруг это случилось.

Он вспомнил лицо матери, интерпретировав с помощью информации, хранящейся в памяти взрослого человека, смутный образ, возникший в мозгу младенца. Вспомнил отца и некоторых других людей, незнакомых ему мужчин и женщин. Вспомнил запахи и звуки, ощущение тепла и холода, свет и тени. Каким-то непостижимым образом — возможно, это было связано с особенностями его нервной системы, — Эрик сохранил в темных глубинах своей памяти массу бессмысленных на первый взгляд образов. Никогда прежде он ничего подобного за собой не замечал, да и сейчас полагал, что случившееся с ним больше походит на магию, чем на достоверный психический феномен.

"Вынырнув" из своего искусственного беспамятства и отлеживаясь на госпитальной койке, чтобы прейти в себя после пережитого вмешательства, он первым делом вспомнил не сражения, в которых участвовал адмирал Фокин, а совершенно другие, неожиданные и невероятные вещи. В памяти Эрика всплыли нечеткие и неопределенные — словно, окутанные туманом, — воспоминания, относящиеся, по-видимому, к его раннему детству. Феномен, однако, состоял в том, что они — эти зыбкие образы, которые и воспоминаниями-то назвать язык не повернется, — были "записаны" целиком и сохранились в закромах его памяти совершенно нетронутыми. Неосознанные, не интерпретированные и уж точно, что не осмысленные, они всплыли к границам сознания, и сейчас, когда они оказались в "открытом доступе", Эрику ничего не стоило произвести анализ "запечатленного" и интерпретировать представшие перед ним "факты" с помощью тех знаний, которыми он теперь обладал. Так он и поступил, и результат превзошел все его ожидания.

Богатство, столь неожиданно оказавшееся в его распоряжении, было поистине безмерным. Во всяком случае для него самого. Оказывается, он запомнил не только лица и ситуации, не одни лишь пейзажи, предметы и поступки окружавших его людей, но и многое из того, что эти люди произносили вслух. Множество отдельных слов, коротких реплик и даже целых фраз на холодянском цуне, старорусском, дойче и ланге. Он вспомнил несколько песенок на цуне, которые пела ему мать, пару-другую разговоров, состоявшихся между нею и его отцом, и, наконец, последние слова прощания, произнесенные этой знакомой и одновременно совершенно незнакомой женщиной, когда мужчина по имени Федор Рус, приняв едва ли способного понять происходящее Эрика из ее рук, уже поднимался на борт старенького имперского шлюпа типа "корсар"… Множество разнообразных воспоминаний, объяснивших ему среди прочего и то, как он попал в Смоляной Городок и почему, в конце концов, оказался там один.

Эрик лежал с закрытыми глазами, "дышал носом" и вспоминал. И чем больше он разбирался в своем прошлом, тем яснее становилось его будущее. Теперь ему стало очевидно, что без этих нежданных даров он никогда не стал бы настоящим Морицем Вильфом, но сейчас, вспомнив, как мать называла его Рици, и как отец, знавший, верно, что он делает и для чего, рассказывал несмышленому ребенку, что это такое быть Первым из Вильфов, Эрик, и в самом деле, стал тем, кем его хотели видеть отец и мать. Именно это, а не опыт и знания Олега Фокина, стало главным открытием Эрика, когда он вынырнул, наконец, из небытия. Он знал теперь ответы на многие очень важные для очень многих людей вопросы, но вот рассказывать об этом кому-нибудь еще, пока явно не стоило. Воспоминания — ценный ресурс, но принадлежат они ему одному, и делиться ими с другими людьми Эрик не хотел. Во всяком случае, пока…