Фархад приподнялся на подушке.
Венера стояла посреди комнаты и, тряся рогатой головкой, издавала бесконечные жалобные звуки.
Козочка явно была голодна. Вообще-то Фархад кормил ее постоянно, даже не скупился на всякую зелень и витаминные салаты из супермаркета, при том, что сейчас, поздней осенью, это стоило совсем не дешево. Но все моментально исчезало в утробе прожорливого парнокопытного.
Хотя грех жаловаться, Венера только краше становится с каждым днем, растет прямо на глазах. Или ему это только кажется?..
Да нет же, очевидно, что шерсть у козочки стала длинная, еще более шелковистая, и вообще она – настоящая красавица! Как грациозно переступает своими изящными ножками, какие острые рожки украшают ее головку!..
Фархад усмехнулся, любуясь своей вопившей от голода любимицей. Опять все сожрала!
Придется вставать и кормить ее, никуда не денешься. Хотя двигаться совершенно не было желания. Собака Могила, все-таки напоил его вчера, хоть он и не хотел! Отказывался, сколько мог.
– Иди сюда, Венера! Иди! – поманил Фархад козочку.
Та недоверчиво покосилась на него своими странными желтоватыми глазами, но все же подошла. Фархад погладил ее.
– Не ругайся! – попросил он. – Сейчас кушать будешь!
– Бе-е-е! – отозвалась Венера.
Фархад болезненно мотнул головой, придержал козочку за холку и, преодолевая скованность во всем теле, неловко встал с постели.
И тут же сморщился от отвращения. Босыми ногами он угодил прямо в свежие шарики козьего навоза, которым была щедро усыпана комната.
Фархад шагнул в сторону, но пятки его, обильно смазанные дерьмом, заскользили по гладкому полу. Он нелепо взмахнул одной рукой, другой по-прежнему не выпуская козочку.
Фархад пытался сохранить равновесие, однако ноги его разъехались, и он рухнул на пол, уткнувшись лицом в очередную россыпь свежих шариков.
В ту же самую секунду перепуганная Венера рванулась из его руки, сделав неожиданный пируэт. Но она не успела.
Фархад всей своей тяжестью обрушился на нее. Острые рожки легко пропороли ткани его живота, до отказа войдя в мягкую плоть.
Несколько секунд Фархад лежал неподвижно, потом застонал, зашевелился. Жуткая боль с головой накрыла его. К тому же он задыхался от вони.
Фархад решил приподняться с тем, чтобы оторвать голову от дерьма, но из этого ничего не получилось. Боль крепко придавила его к полу. Дергавшаяся под ним Венера каждым своим рывком невероятно усиливала ее.
Но вскоре она затихла. Сразу наступили покой и некоторое облегчение.
Лежа посреди большой лужи крови, Фархад криво усмехнулся горькой насмешке судьбы. Всю свою дерьмовую жизнь он прожил в говне и умирал в говне, только уже не в переносном, а в самом прямом смысле слова.
И причиной его смерти было все то же говно.
Он закрыл глаза.
Мысли его текли размеренно и неторопливо. Ничего хорошего не видел он в этой жизни. Разве что Венера немножко скрасила ее под самый конец…
Но Венеры уже нет. Она погребена под ним. И его, Фархада Нигматулина, невольно задавившего ее, уже нет.
Да и был ли он?..
31. Зелье
Лёха Бочкин по прозвищу Могила вышел из своей квартиры в прекрасном настроении. В последнее время ему вдруг стало везти. Покойник пошел густо, по несколько захоронений в день! Вчера вообще аж целых пять было.
Ну и халтурка, конечно, вчера обломилась, к маме не ходи! Надо бы позвонить Сенечке, узнать, как он там, не охуел ли от радости!
Лёха громко хохотнул от этой мысли. Вот уж фрукт, действительно! Хотя чего жаловаться, раз в неделю бы такому клиенту, как Сенечка, нарисоваться, и все путем, жить можно, даже более чем.
А с Фархадом классно заторчали ночью! Он хоть и нелюдимый, но если его раскочегарить как следует, то вполне нормальный мужик получается.
Лёха спустился на первый этаж. Там около почтовых ящиков копошилась соседка, древняя старуха Шаховская, одна из сестер, Лёха вечно путал, которая.
– Здрасьте, – вежливо поздоровался он, избегая называть соседку по имени.
– Здравствуйте, Лёша! – прошамкала старушка. – Вот, видите, опять кто-то ящики поджигает.
Ящики и в самом деле были в плачевном состоянии. У половины из них отсутствовали замки, и перекосившиеся дверцы неряшливо висели. Примерно треть из них была черной от очередного поджога.
– Я думаю, это Севка Плоткин, сын Кости, ну, который с двенадцатого этажа, – поделился своими соображениями Лёха. – Точно он, больше у нас тут некому. Но я его поймаю! Я вам говорю, я его поймаю! Костя нам всем тогда евроремонт сделает!
И Лёха снова довольно хохотнул, представив себе, как прижмет Костьку, схватив за жопу его шпанистого сынка.
– А знаете, почтальон-то наш, того! – поделился он с соседкой, выразительно тыча куда-то вверх большим пальцем.
– А что с ним? – заинтересовалась старушка.
– Да ниче особенного, медведь его задрал. У нас же тут зверинец приехал на пустырь, так он по пьяному делу к медведю и полез. Ну и кранты. Третьего дня захоронили, – словоохотливо пояснил Лёха. – А я всегда грю, ежели выпил, то сиди дома, нечего ходить, нарываться. Правильно я грю?
Лёха хотел еще добавить, что, мол, хуже всего по пьяному делу искать на свою жопу приключений, но постеснялся, смолчал из деликатности.
– Как же так! – всплеснула руками старушонка. – Вот несчастье! А такой с виду был приличный молодой человек!
– То-то и оно, – глубокомысленно подтвердил Лёха.
– А кто же теперь будет пенсию разносить? – озаботилась соседка.
– Найдут кого-нибудь, – утешил ее Лёха. – Не волновайтесь, Всеволдна, без пенсии не останетесь.
– Вы думаете? – все еще сомневалась старушенция.
– Гарантирую! – заверил ее Леха. – Все нормально будет! Как сестра-то?
– Чего? – переспросила соседка.
– Я говорю, как сестра-то, в порядке?
Вопрос этот Лёха-Могила задал неспроста. Он надеялся из ответа заключить, с которой из близняшек сейчас беседовал. Но ничего не вышло, соседка не прокололась.
– Благодарю вас, все хорошо, – сказала она.
– Ну, ясно. Привет передавайте. Ладно, Всеволдна, я побег! Бывайте!
И, потеряв интерес к беседе, Лёха вышел из подъезда.
Цель у него была вполне определенная. Вернее, две цели. Он намеревался пополнить исчерпавшиеся накануне запасы пива «Балтика».
Но перед этим предполагал прокатиться на автобусе, немножко расслабиться.
А то уж дня три, как свербит. Пора уже настала себя потешить.