Центр как будто «забыл», что, по его же оценке, две переданные 208-м книги заслуживали внимания. В итоге связь с № 208 и его агентурой была прекращена.
Подобная скоропалительность Центра (с момента начала работы с 208-м прошло всего несколько месяцев) не может не удивлять, учитывая, что за восемь лет Центр так и не создал нелегальной резидентуры в Японии, помимо резидентуры «Рамзая», и что резидентуре под официальным прикрытием так и не удалось заполучить ценную агентуру.
«Абрам» не отстаивал кандидатуру 208-го, а сразу занял позицию Центра и попытался оправдаться: «Наша ошибка в оценке этого типа, — докладывал «Абрам» в Центр про 208-го, — произошла по следующим причинам: а) мы имели горячую рекомендацию его со стороны 202-го, который являлся человеком серьезным и как будто заслуживающим доверия; б) у нас здесь еще нет (вернее, не было) подхода к оценке японских материалов. К тому же первая ваша оценка его материалов не была стопроцентно отрицательной; вы писали, что первый присланный материал не представляет особой ценности и что две его книги заслуживают внимания. При нашей островной бедности мне казалось, что и такой материал может быть полезен; в) нас привлекла нарисованная 208-м картина заполучения сразу ряда важных материалов и пары японских источников».
Неудачной была и попытка использовать Плаута («Доктора»). «Абрам» дал ему следующую характеристику: «Доктор был руководителем немецкого дальневосточного телеграфного агентства «Трансоцеан» в Японии, а с 1932 года — в Китае. Его главной профессией с 1919 года была журналистика, в течение семи лет он работал корреспондентом видной в то время берлинской газеты «Фоссише Цайтунг» в Токио. В Японии он с небольшими перерывами находился с 1912 года, хорошо знал японский язык, имел, по его словам, громадный круг знакомств, а его прежняя секретарша теперь служила у немецкого генерального консула в Осака. С поста руководителя «Трансоцеан» гитлеровцы его уволили как еврея. Они ненавидел нацистов, которые лишили его работы, выбросили из учебного заведения его детей и даже не вернули его сбережений, хранившихся в Германии. На предложение работать для нас в Японии он согласился без уговоров. Доктор утверждал, что ему благодаря его прежним связям и знакомствам легко будет найти работу в Токио и обосноваться».
«Абрам» забыл упомянуть, что Плаут был завербован еще Зорге и проходил у него в «Характеристике лучших связей» под номером 26. Для «Абрама» использование Плаута выглядело многообещающим. «Доктор», по его мнению, имел все данные для работы: «Это серьезный человек, к тому же с полуслова понимающий, в чем дело; видимо, какой-то опыт имеет». При этом у него не было ответа на вопрос, не связан ли «Доктор» с какой-нибудь разведкой, например, с немецкой.
«Абрам» решил не связывать его с «нашими людьми на островах», не давать конспиративной линии связи, поручить такие задания, по которым можно определить его агентурную ценность и окончательно решить вопрос о его использовании. «Я разработал для него задание, включавшее не только политические, но и военно-политические и даже военные вопросы. На испытание я беру 2–3 месяца». — докладывал он в Москву.
Центр ответил: «Доктор по той краткой характеристике, которую Вы ему дали, нам представляется немецким разведчиком из “Deutsche Uberseedienst”
[256], и с ним дело надо вести осторожно. Однако использовать его необходимо. Доктор должен организовать сектор из иностранцев, на первое время, используя свои зацепки на островах. Его сектор нужно полностью изолировать».
Испытания Плаут не выдержал. В декабре «Абрам» сообщил: «Доктор, после того как я дал очень низкую оценку его материалов, исчез. Он поехал в октябре в Пекин якобы для встречи с немецким военным атташе, который должен был приехать туда из Маньчжурии. Хотел вернуться в начале ноября, но до сих пор не явился, а я между тем установил, что указанный атташе в Пекин не приезжал, по крайней мере, шанхайские немцы об этом не знают. Я решил за Доктором не гнаться, поскольку его ценность проблематична, а если он явится, то поставлю ему абсолютно конкретные вопросы, согласно Вашим директивам, и дам определенное время для доказательств того, что он действительно в состоянии что-то сделать. Денег он у нас, кроме 500 китайских долларов, данных в свое время для поездки на острова, не получал».
В оргписьме от 9 июля 1934 года «Абраму» сообщалось: «В ближайшие дни выезжает к Вам, по шведскому сапогу, наша работница Нигрит, член партии, с опытом нелегальной работы по линии Большого Дома. Ее направьте на острова для разработки иностранцев и привлечения их на нашу работу, главным образом тех, которые имеют возможность проникнуть к япам. Свяжите ее с Коммерсантом. Разработку и руководство этим сектором, отдельным от других секторов, проводите через Коммерсанта».
Под псевдонимом «Нигрит» работала Айно Куусинен, урождённая Туртиайнен.
Она родилась 3 мая 1888 (1886?) года в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки) в Финляндии и, вернувшись из Советского Союза на родину в 1965 году, умерла там же 1 сентября 1970 года.
В автобиографии, как это следует из предисловия к книге Айно Куусинен «Господь низвергает своих ангелов», в конце 20-х годов она рассказала о себе так:
«“Мой отец был металлистом. Мать сперва работала в молодости прислугой, а затем домашней хозяйкой. Детей было много. Всего 9 человек. Сперва мы жили при заводе, на заводской квартире, жили как живут обычно рабочие. Ходила в народное училище при заводе в г. Утра. Когда окончила школу, мне было 12 лет. После этого меня отправили в город Фридрихсгамн, к сестре моей матери, портнихе, чтобы продолжать учиться дальше. Там меня приняли во второй класс гимназии. Из гимназии я ушла с седьмого класса, после чего поступила на высшие курсы сестёр милосердия. Тогда мне было 19 лет. После двухгодичного курса выдержала теоретический и практический экзамен на сестру милосердия. В больнице работала всего 3 года. По выходе замуж я ушла из больницы и стала учиться и писать всё чаще в рабочих газетах”.
Отец Айно был социалистом, в семье постоянно обсуждались общественные и политические вопросы. На их адрес приходили экземпляры рабочей газеты, и Айно вместе со старшим братом разносила газету рабочим на дом. “Это была моя первая партийная работа, которую я выполняла с восьмилетнего возраста”, — вспоминала она позднее. В 16 лет она организовала группу молодёжи в местечке Пукисвари. Айно считала, что “очень высоко эта организация политически, пожалуй, и не стояла, но о гнёте и недостатках общественного строя в ней говорилось много”. В 1908 году вместе с братом Айно создала организацию молодёжи при лесопильном заводе в местечке Лямпосаари, которая стала местным отделением социал-демократической партии.
Социалистические убеждения пришли к Айно как бы сами собой: “Всё казалось ясным как день, как будто иначе и быть не могло. Затем подошла российская Февральская революция. Разумеется, она меня сильно захватила. И Февральскую революцию я приняла полностью. С большой уверенностью дискуссировали со сторонниками буржуазии. Но, вспоминая теперь об этом, сознаюсь, что я ни грандиозности, ни основной сущности российской революции тогда совершенно не понимала. Так же легко я приняла Октябрьскую революцию, хотя было трудно понимать разницу между Февральской и Октябрьской революцией. Но и она не заставила меня ломать голову. Приняла её с большим восторгом”.