– Простите, могу ли я поговорить с патологоанатомом?
Парень выдохнул ему в лицо едкий дым и прищурился:
– Зачем?
– Об этом я скажу в личной беседе, – буркнул Рубанов. Врач усмехнулся:
– Считай, она уже началась. Я патологоанатом и есть.
Виталий сжал кулаки.
– Скажите, вы уже вскрывали труп некоего Василия Петровича Пахомова?
Молодой человек сплюнул в сторону и задумчиво посмотрел на журналиста:
– Тебе что за дело?
– Раз уж мы перешли на «ты», спрошу еще раз у тебя. – Рубанов сделал ударение на последнем слове: – Ты уже вскрывал труп этого человека?
Патологоанатом ловким движением пальцев отправил сигарету в кусты и повернулся к двери, ничего не ответив. Виталий понял, что просто так ответа не добьешься. Вздохнув, он достал тысячу – из денег, отложенных на новые туфли, – и торопливо сунул ему:
– Возьми. Плачу за информацию.
Пальцы патологоанатома были длинные и гибкие. Он схватил купюру, будто собака кость, и спрятал в кармане белого халата.
– Заходи.
Рубанов проследовал за ним в тесный коридор, в котором два человека могли разместиться с трудом. От удушливого запаха он сразу начал кашлять, и врач распахнул дверь своего кабинета.
– Давай сюда. Как, ты сказал, его фамилия? Впрочем, и вскрывал-то я сегодня одного старичка. На удивление, мало смертей.
– А это плохо? – удивился Рубанов. Молодой врач взял стакан с черным чаем и хлебнул:
– Шутка. Но давай ближе к делу. Тебя этот старикан и интересует, так?
Журналист кивнул:
– Точно.
– Ничего необычного, – ухмыльнулся патологоанатом, найдя на столе заключение среди вороха таких же бумаг. – Астматический приступ.
Виталий почувствовал, как кровь прилила к щекам.
– Ты не ошибся? – Он еле выдавил слова. Язык вдруг ни с того ни с сего сделался непослушным. – Это удушье? Не инсульт, не инфаркт, а удушье?
– А почему тебя это удивляет? – Врач нахмурился и открыл файл на компьютере. – Вот выписка из его медкарты. Пахомов страдал астмой. Знаешь, опасность этого заболевания в том, что все время нужно носить с собой ингалятор. Забыл – тебе конец.
Перед глазами Рубанова пронесся стройный ряд ингаляторов на полке в кабинете.
– Но этот человек всегда закупал их с лихвой, – пробормотал он, вытирая холодный пот.
Парень махнул рукой:
– Знаешь, мне все это говорят, когда их близкие умирают. Но тем не менее люди продолжают покидать этот мир от приступов астмы. Кстати, он тебе кто, дедушка?
– Хороший знакомый. – Виталий произнес эту ложь легко, наверное, потому, что это была не совсем ложь. Василий Петрович действительно стал его близким знакомым, несмотря на то, что они мало общались. – Понимаешь, сын его попросил узнать. Он даже еще не добрался до отцовского дома.
– Понимаю. – Врач наклонил голову. – Хорошо, что еще остались люди, готовые прийти на помощь. Вот как я, например.
Виталий не стал вспоминать о тысяче рублей.
– Спасибо. – Он крепко пожал руку новому знакомому. – Я передам его сыну, что написано в заключении о смерти.
– Передай, – снисходительно разрешил парень. – Всего доброго.
Попрощавшись с патологоанатомом, Рубанов не пошел в редакцию, а, добравшись по заросшей травой тропинке к старому фонтану, сел на скамейку, когда-то выкрашенную в коричневый цвет. Он был рад одиночеству. Так ему лучше думалось. Рубанов обхватил руками голову и уперся локтями в колени. Мать называла такую позу «мыслитель», и молодой человек не возражал. Он подумал о том, что не зря смерть Пахомова произвела на него такое впечатление. Что-то в ней было не так. После разговора с патологоанатомом стало ясно, что Виталий прав. Сейчас ни один человек на свете не убедил бы его, что Василий Петрович не успел схватить ингалятор. Он знал о своей болезни, о том, что она может настичь внезапно, и потому запасался лекарствами. Виталий напрягся, вспоминая, что в кабинете Пахомова показалось ему странным. Ах да, точно, ингаляторы…. В первый его приезд они стояли полкой ниже. Вряд ли их переставил сам старик. Зачем? Скорее всего, это сделал тот, кто собирался убить его. Дождался приступа астмы, убрал лекарство, а потом, когда все было кончено, вернулся в дом и расставил по местам. Разумеется, он и не ожидал, что найдется человек, который обратит внимание на полки шкафа. Ответив на один вопрос, Виталий начал размышлять над другим. Допустим, он прав и некто желал Пахомову смерти. Но зачем? Что сделал этот человек? В последнее время он вообще никуда не выезжал, дублируя жизнь парализованной жены.
Золотой медальон возник в памяти журналиста так неожиданно, что он вздрогнул. Убийца украл его. Опять же – зачем? И вообще, кто мог знать, что у Василия Петровича есть такая вещь? Его соседка понятия не имела, где Пахомов раньше работал. Рубанов стал припоминать разговор с человеком, который привел приговор для женщины-карательницы в исполнение, и вдруг почувствовал холодок в ладонях. На прощание Пахомов говорил о каком-то дежавю. Всем известно, что дежавю – это состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации. Интересно, что имел в виду Василий Петрович? Потом он добавил, что даже куда-то ездил, чтобы кое в чем убедиться. Куда? Уж не в Новоозерск ли? Что, если туда? Рубанов решил, что непременно должен выбить командировку в этот маленький, еще меньше Лесогорска, городишко, правильнее сказать, поселок. Но что он собирался искать – вот вопрос, на который никто не даст ответ. Что же делать? Виталий еще немного посидел на скамейке, потом встал и медленно пошел к выходу. Он не придумал ничего лучше, чем поговорить об этом с Симаковым. Главный редактор говорил, что когда-то занимался журналистскими расследованиями. Может быть, он подскажет, с чего начать? Да, вся надежда только на Бориса Юрьевича.
Глава 15
1941-й, под Вязьмой
Наступление фашистов началось неожиданно. Все, даже высокое командование, ждали удара вдоль дороги Смоленск – Вязьма, однако немцы прошли южнее и севернее, их войска взяли в кольцо шестнадцатую и девятнадцатую армии, образовав таким образом Вяземский котел. Никогда еще Таня не видела такого сражения. Земля сотрясалась от взрывов, пули свистели непрерывно, раненые отказывались выходить из боя, на место павших вставали новые и новые бойцы. Все кругом пылало, кипело, как в адской топке, и девушка, внезапно обессилев, спряталась в огромную воронку, заткнула уши и зажмурила глаза, чтобы не видеть раненых и не слышать их стоны. Таня не знала, сколько времени так просидела, не думала, почему ее никто не искал. Страх, неописуемый животный страх охватил все ее существо. Какие раненые? Какая Родина? Спастись, спастись любой ценой. Чтобы пули случайно не настигли ее, она улеглась на самое дно воронки, прижавшись лицом к холодной влажной осенней земле, вдыхая ее запах, смешанный с дымом, и вспоминая молитвы, которые иногда произносила мама. Кто знает, вдруг Бог действительно существует и тогда шальная бомба не упадет в воронку? Впрочем, говорят, два раза в одно место она не попадает… И ей повезло. Снаряды как заговоренные облетали ее убежище стороной. Когда девушка решилась оторвать руки от ушей, ужасная липкая тишина заполнила все ее существо, словно болотная жижа. Боясь поверить в лучшее, Таня приподнялась и выглянула из воронки. Распаханное бомбами поле и кромка леса были усеяны трупами. Кое-где одинокими свечами дымились деревья, пылали подбитые танки, одни со звездами, другие со свастикой. Девушка выбралась из убежища, даже не стряхнув грязь с лица, и поползла по земле. Ей казалось, что на пересохших губах пузырится кровь, что она глотает ее вместе со слюной, и это не ее кровь, а кровь ее однополчан, которые полегли в сражении, и к горлу вместе с животным страхом подступала тошнота. Мысль, посетившая Маркову накануне сражения, продолжала волчком крутиться в голове. Спастись, спастись! Но как, как? Бежать, скорее бежать отсюда, в чащу леса, а потом в тыл… Не важно, что будет дальше, главное – выжить! Девушка продолжала ползти, взглядом отмечая знакомые ей лица, искаженные смертью. Вот старшина Зотов лежит на спине, разметав руки, будто в беспокойном сне. И если бы не дырка в белом, точно мраморном лбу, из которой сочилась черная жидкость, можно было подумать, что он скоро проснется, встанет, подойдет к ней, по-отечески обнимет и успокоит… Но этого больше не случится никогда, никогда… А вот веселый балагур Иван, который постоянно рассказывал о своей невесте… Недавно получил от нее письмо и читал его каждый день. А теперь получит его несостоявшаяся жена серый квадрат, польются слезы из глаз, прорежутся на молодом лице преждевременные морщины. Сначала Маркова старалась быстрее проползать мимо однополчан, но потом решила, что нужно отыскать кого-нибудь, оставшегося в живых. Если она решила спастись, придется неделями блуждать по лесу. Одной ей не выжить, тем более приближаются холода. Мужчина и еду добудет, и согреет ее холодными промозглыми ночами, и лучше оценит обстановку. Чуть приподнявшись на локтях, Тоня огляделась вокруг. Немцев нигде не было видно. Это ее порадовало. Она выпрямилась в полный рост и короткими перебежками направилась в сторону леса, останавливаясь у каждого неподвижного тела. Иногда ей казалось, что человек шевелится, слабо, но все же дышит, и девушка наклонялась к самому лицу и прислушивалась, стараясь уловить малейшие признаки жизни. Ей это долго не удавалось. И только на опушке леса Маркова отыскала единственного выжившего – Николая Федорчука. Чубатый ухажер погибшей Раи лежал под высокой елью и еле слышно стонал. Боясь поверить своему счастью, Татьяна бросилась к нему, как к старому знакомому: