– Это что же, агнец на заклание, что ли?
– Да, да! Я сама сначала своим глазам не поверила! А потом увидела, какой он маленький, скорее всего, новорожденный, у меня прямо сердце сжалось. Ягненочек, наверное, почувствовал, что скоро ему придет конец, и начал дергаться. Он вырывался, когда его несли к дверце. Потом мы все двинулись вслед за теми, кто нес ягненка. Я была как во сне. Мне на самом деле казалось, что все это страшный и жуткий сон, только я никак не могу проснуться. Ноги у меня были как ватные. Клементина буквально тащила меня на себе. А ягненочек уже не вырывался, он не издавал больше ни звука. Он покорно ждал неизбежного. Тогда тот мужчина, из чьей машины вытащили ягненка, спросил у кого-то, готова ли яма. Ему ответили, что все подготовлено. И после этого они уже как-то раскованно стали себя вести. Нет, не кричали, все было так же тихо, но я почувствовала, что их поведение стало более раскованным, более свободным, что ли. Как будто бы это какое-то увлекательное путешествие ночью на кладбище. Кто-то шепотом рассказывал, что это круче, чем прятаться в заброшенных дачах и недостроенных коттеджах. Что вот-вот свершится таинство, и что тогда… Он не договорил, потому что все вокруг огласилось жалобным воем. Да, именно воем, а не блеянием. Как будто бы ягненок, почувствовав свой близкий конец, очнулся и в отчаянии заголосил. За моей спиной опять начались перешептывания. Кто-то кому-то рассказывал, что в тот момент, когда ягненка принесут в жертву, настанет самое время загадывать самые сокровенные желания. И что они действительно исполнятся. И тут Клементина начинает вторить этому шепоту. Она говорит, чтобы я загадывала желания. А я стою ни жива ни мертва. Какие уж тут желания! Вернее, желание было только одно: поскорее уйти подальше от этой жути. Но тут мужчина, который был без маски, скомандовал, чтобы ягненка поднесли совсем близко к яме. И когда его приказание было исполнено, он наклонился над ягненком и вонзил в его бок нож. Послышался предсмертный хрип, потом все стихло. А рядом опять зашептали. Кто-то не верил во всю эту затею. Кто-то убеждал, что для прикола можно и попробовать. Потом мужчина приказал всем встать вокруг ямы, на дне которой лежал ягненок. Его приказ был исполнен. Мы все стояли молча, наступила какая-то неестественная тишина. И вдруг послышалось сначала шуршание, а потом что-то затрещало и загрохотало. Эти звуки раздались за нашими спинами. Кто-то обернулся, осветил темное пространство лучами фонарей. И тогда мы увидели, что… Это было совсем рядом. Могила, что находилась позади нас, была заброшенной, в свете фонарей было видно, что ограда совсем проржавела, а памятник покосился. Но самым страшным было то, что надгробье вдруг как будто раскололось пополам. Было такое впечатление, что провал увеличивается с каждой секундой и что мы все сейчас провалимся под землю. И тут все бросились врассыпную. Кто куда. Побежали и мы с Клементиной. Бежали не оглядываясь. Почти ничего не было видно. Мелькали деревья, ограды, кресты, памятники. Как мы не врезались в них, я до сих пор понять не могу. Я пришла в себя только тогда, когда оказалась за воротами кладбища. Клементины нигде не было. Я буквально на автопилоте добралась домой. Хорошо что дома уже все спали. Я прошла в свою комнату, закрыла дверь на ключ и, не раздеваясь, упала в кровать. Я проспала, наверное, до полудня. Меня никто не будил: все ушли по своим делам. Еще неделю я не могла полностью отойти от этого кладбищенского похода.
Анюта замолчала.
– Извини, что снова заставила тебя пережить эти минуты, – сказала я, видя состояние девушки.
– Да ничего. Все уже прошло. К тому же психологи советуют выговориться, проговорить свой страх.
– И больше Клементину ты не видела? – спросила я.
– Нет, больше мы с ней не встречались.
– Слушай, Анюта, – немного помолчав, начала я, – ты вот говорила, что Клементина сделала себе татуировку.
– Да, была у нее на плече татушка. Но не наколотая, такая, которая навсегда, а временная.
– Как это понять «временная»? – недоуменно спросила я.
– Понимаете, такую татуировку не накалывают, а рисуют краской, особенной краской. Она держится три-четыре дня.
– А потом – что? Исчезает?
– Ну, не так чтобы исчезает, а становится бледнее. Конечно, чем дольше ее не смывать, тем дольше она держится.
– А откуда ты знаешь такие подробности? – удивилась я.
– Я вместе с Клементиной была у той девушки, которая делает такие татушки, – смущенно проговорила Анюта.
– Послушай, Анюта, проводи меня к этой девушке, – попросила я, – вдруг она что-то знает о Клементине, может быть, она еще делала себе татуировку. Это такой специализированный салон?
– Это не салон, а… ну что-то вроде парикмахерской, совмещенной с массажным кабинетом, а также маникюрным и педикюрным. И еще это учебный центр, где учат косметическому массажу и другим разным услугам. Например, очистке кожи лица, депиляции.
– Так ты проводишь меня туда? – напомнила я о своей просьбе.
– Пойдемте, – согласилась Анюта.
Учебный центр «Аэлита» разместился в учебном же корпусе строительно-монтажного колледжа. Правда, этот корпус в настоящее время практически пустовал. По крайней мере, на третьем этаже, где и находилась «Аэлита», кроме этого заведения, я не заметила никакого другого.
Я поблагодарила Анюту и постучала в дверь. Не услышав ответа, я открыла дверь и, остановившись на пороге, спросила:
– Можно войти?
– Конечно, входите, пожалуйста, – ответил приятный женский голос.
Я вошла. Комната была просторная, но из-за того, что была поделена на сектора ширмами, ширмочками, просто незатейливыми занавесками, производила впечатление скученности и тесноты. Прямо у входной двери слева стояли два парикмахерских кресла перед зеркалами у стены и парикмахерскими инструментами на столиках. В одном кресле сидела молодая девушка, а мастер – женщина лет сорока в фирменном фартуке – что-то творила у нее на голове. В центре помещения располагался столик, за которым сидела пожилая дама, а напротив нее – маникюрша. Она обрабатывала даме ногти. В противоположном от двери углу находилась раковина-мойка, куда парикмахер пригласила свою клиентку.
Я в растерянности остановилась: все заняты своими делами, кто может мне помочь? Я прошла на середину Центра и чуть подальше увидела, что за полупрозрачной занавеской стоит массажная кушетка, на ней лежит по виду молодая женщина, а над ее лицом трудится совсем юная девушка. Она плавно водила руками по массажным линиям клиентки.
«Косметический массаж, – подумала я, – или лечебный? А чем, собственно, отличается один от другого?»
Я повернулась направо и увидела еще один отсек. Наверное, его можно было назвать бытовым или хозяйственным.
За небольшим столиком, уставленным электрочайником, кофеваркой, тарелками и чашками, сидела полная светловолосая женщина лет пятидесяти и отправляла в рот один за другим свернутые конвертиком тонкие блинчики, предварительно обмакивая их в розеточку, наполненную медом.