Адъютант императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Грегор Самаров cтр.№ 131

Прокурор верховного суда начал допрос; он обвинял подсудимого в преступном вооруженном восстании против своей императрицы, в убийстве императорских генералов и солдат, попавших к нему в плен, и наконец, в святотатственном злоупотреблении царским именем и знаками царского достоинства, причем после каждого обвинения спрашивал его, признается ли он в приписываемых ему преступлениях.

Пугачев отвечал на все эти вопросы кратко, едва слышным «да», а порою ограничивался легким кивком головы. Только после вопроса, не было ли у него сообщников в преступном замысле, он выпрямился; старая сила воли блеснула в его глазах и он громким голосом ответил:

– Все те храбрецы, которые последовали за мной, являются моими сообщниками, но, когда я начинал свое дело, они не принимали в нем никакого участия, так как веровали в меня и следовали за мной в убеждении, что служат правому делу и освобождают отечество от еретического преступного и незаконного правления!

Прокурор записал этот ответ подсудимого и продолжал приподнятым тоном свой допрос:

– Самым тяжелым преступлением, которое ты совершил, Емельян Пугачев, является твоя наглая, богохульная, злонамеренная ложь, что ты – император Петр Федорович, прах которого уже давно покоится в Александро-Невской лавре, что ты – супруг нашей великой Божьей милостью императрицы Екатерины Алексеевны.

– Я верил в это, – звеня цепями, возразил Пугачев, причем поднял кверху руки и, как бы в клятве положил их на сердце.

– И ты до сих пор веришь?

– Не знаю, – с горечью и с болью возразил Пугачев. – Я не знаю, есть ли на этом свет правда, сотворил ли меня Бог для того, чтобы жить и страдать, существуют ли небо и ад, где я опять встречу ту, которую я на земле любил и чье верное сердце пронзила моя рука, чтобы избавить ее от позора и бесчестья; но я знаю, что если имеется ад, то из него вышел дьявол, который вселил в мою душу ужасную мысль, что я живу двойной жизнью и что во мне ожил опять император Петр Федорович.

Как надломленный, он упал на скамейку; из его тяжело дышавшей груди вырвался тихий стон.

– А кто же был тот, кто навеял тебе эти мысли? – спросил прокурор. – Если правда – все то, что ты говоришь, то он является твоим настоящим, единственным сообщником, еще больше, чем ты, виновным во всех преступлениях, которые ты совершил в безумном и преступном ослеплении.

– То был монах, – продолжал Пугачев. – Мог ли я не верить его словам, если считал его осененным Духом Святым, когда он посетил меня в Петропавловской крепости, куда меня заключили в день смотра после возвращения из турецкого похода.

– В крепости? – спросил прокурор, тогда как Орлов, склонившись над столом, поспешно делал заметки. – Я должен теперь спросить вас, господин комендант, был ли Пугачев в крепости, и кто был тот монах, которому вы разрешили свидание с подсудимым?

– Да, мне было приказано арестовать казака, очень похожего на этого Емельяна Пугачева; он бесновался как безумный, когда его заперли в каземат, но вдруг успокоился, когда к нему был впущен монах. Кто был последний, я не знаю, – с дрожью в голосе ответил комендант, – его лицо было скрыто под монашеским облачением.

– Почему же в таком случае вы позволили ему видеться с заключенным? – спросил дальше прокурор.

Я исполнял свои обязанности, – ответил комендант. – Тот монах принес мне приказ, разрешавший ему доступ к заключенному и повелевавший мне выдать ему узника. Казак Емельян Пугачев был тогда арестован за незначительное преступление и, согласно приказу, был уведен из тюрьмы тем же монахом.

– Да, – воскликнул Пугачев, – да, он мне возвратил мою лошадь и дал кошелек дьявольского золота, тогда, ослепленный его словами, я был завлечен в степи моей родины, а оттуда на полный блеска путь, который привел меня вот сюда, после того как я своей собственной, несчастной рукой пролил кровь своей возлюбленной, дорогой Ксении!

Слезы текли по щекам, цепи звенели на дрожащем теле.

– За что был тогда арестован этот казак? – спросил прокурор.

– Не знаю, – ответил комендант. – Я арестовал его по приказу его светлости господина фельдцейхмейстера, – продолжал он, испуганно поглядывая на Орлова, – который Пугачев сам вручил мне.

– А монах, – спросил прокурор, прослушав вскользь этот ответ, – монах? Как вы решились допустить к заключенному монаха и передать его последнему?

– По приказу его светлости господина фельдцейхмейстера. В виду моей ответственности, я сохранил приказ и могу представить, – возразил комендант твердым голосом, спокойно выдерживая злобный, угрожающий взгляд Орлова.

Воцарилось долгое глубокое молчание. Орлов дрожащей рукой водил пером по лежавшей пред ним бумаге.

– Не можете ли вы, ваша светлость, – почтительно сказал прокурор, – дать нам сведения о том происшествии и о личности того таинственного преступного монаха, который для своих низменных целей получил вашу подпись и так злоупотребил вашим доверием?

Орлов вскочил; его сверкающее глаза глядели грозно и дико, он разломал на мелкие куски перо и швырнул на стол.

– Спрашивайте подсудимого, – резко крикнул он, – это – ваша обязанность, и записывайте его ответы, но не смейте обращаться ко мне со своими дерзкими вопросами! Я – не такой человек, которого можете допрашивать жалкий писец, вроде вас! Что, черт возьми, могу я знать, откуда взялся тот жалкий плут! Я подписываю свое имя сотни раз в день, и что мне за дело, если этим злоупотребляют?

Снова наступило глубокое молчание.

Комендант стоял вытянувшись по-военному, опустив к земле острие своей шпаги.

Во время резкой выходки Орлова прокурор и граф Чернышев сидели смущенные, потупив свои взоры.

Пугачев, при первых же словах князя, встрепенулся, его глаза заблестели и тяжелое дыхание вырвалось из его открытого рта. Свои закованные руки он поднял, как бы желая схватить и удержать нечто призрачное.

– Вот! – воскликнул он, – этот голос я узнаю; слишком глубоко проникли в мою душу его звуки, чтобы я мог ошибиться! Это – голос дьявола, который в виде монаха искушал меня и толкнул меня в пропасть, на дне которой нахожусь я теперь, разбитый. Да, да, это – он! – в ужасе крикнул он, глядя на Орлова, – да, это – он, в каком бы виде он теперь ни являлся, он – царь ада, злой дух лжи… Берегитесь его, берегитесь! Милосердный Боже! Пошли Своих святых защитить меня от него. Он погубил мою жизнь на земле, спаси теперь мою душу!

Он упал со своей скамейки на колени и широко открытыми глазами в ужасе смотрел на Орлова, скованными руками делая крестное знамение.

Разъяренный Орлов вскочил и, обращаясь к прокурору и стуча кулаком по столу, крикнул:

– Это – плоды ваших бесстыдных вопросов! Если вы, ничтожный писец, осмеливаетесь привлекать к своему наглому допросу первого государственного сановника, то не удивительно, что мятежник в своих безумных фантазиях не менее дерзок и отважен. Что ему терять? Вы же ответите мне за свою дерзость! Или, быть можете, все это – комедия? – крикнул он, задыхаясь от ярости. – Кончайте живее свой допрос. Дело все ясно!.. Бунтовщик сознался в своем преступлении. Уведите его теперь отсюда! Помните, если вы скажете еще одно слово, вы узнаете, что значит противиться Григорию Орлову.