Адъютант императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Грегор Самаров cтр.№ 117

В своем помещении, стены которого были завешаны драгоценными тканями, взятыми в добычу, на диване, покрытом дорогим, роскошным мехом, лежал Пугачев; на нем был старинный русский кафтан из красного шелка, опушенный горностаем; на золотой цепочке висел кинжал, осыпанный камнями, а роскошная сабля была прикреплена к золотому поясу. Его отросшие длинные волосы локонами спускались на плечи, а голубая лента со звездой ордена Андрея Первозванного украшала грудь; его борода, до которой сначала своего предприятия он не дозволял касаться ножницами, точно так же, как и до волос, спускалась на его грудь. Выражение его лица сделалось более смелым и гордый, но одновременно в его глазах сверкал дикий, неприятный огонь, который в известные мгновения заставлял вспоминать о великом безумии, развивавшемся у римских цезарей и бывшем столько же опасным для них самих, сколько для окружающих. У его ног сидела Ксения; на ней был русский сарафан из красного бархата, также обшитый горностаем и спускавшийся на красивые мягкие сапожки; русский золотой кокошник, осыпанный камнями и украшенный маленькой короной, покрывал ее роскошные, заплетенные в длинный косы волосы, на груди блестела звезда ордена святой Екатерины, а чудные драгоценные камни украшали цепь на шее и застежки на кистях рук; на ее коленях лежала балалайка, на которой она аккомпанировала себе при пении. Своим красивым, звучным голосом ока пела одну из народных песен, причем боязливо испытующим взором смотрела на мрачное, порой подергивавшееся мучительной судорогой лицо Пугачева. Эта картина напоминала о царе Сауле, от головы которого лира Давида отгоняла злых духов; только здесь благодетельное, успокаивающее очарование шло не от простого пастуха, а от прекрасной, роскошно и блестяще разодетой женщины.

Несколько времени Пугачев молча прислушивался к нежным, мягким звукам народной песни, но затем вдруг вскочил и вырвал музыкальный инструмента из рук Ксении.

– Замолчи! – резко крикнул он, – эти звуки не для меня; это – песнь для женщин и детей. Я могу стать слабым как женщина, если дальше буду слушать тебя, а мне нужна вся моя сила, чтобы снова стать властелином над мятежниками, которые осмеливаются противиться мне – мне, приблизившему их к своему трону. Они принудили меня к бегству, а бегство есть гибель! Мои войска все более и более будут отучаться от повиновения и последний из моих воинов будет смеяться над убегающим государем. Только одна победа даст власть, а чтобы победить, я должен бороться. Разве тот Румянцев, пред которым они дрожат, имеет большее значение, чем я? Я разобью его так же, как разбил других; но они знают это и потому развратили моих солдат, чтобы те отказались от битвы; они знают, что я одержу победу, и знают, что, когда я останусь победителем, их головы повалятся на песок.

Ксения также поднялась; она схватила руку Пугачева, затем обвила его шею своей рукой, сверкавшей украшениями, и, нежно смотря ему в лицо сказала:

– Ты не хочешь слушать мое пенье, потому что оно может сделать тебя слабым, как женщина? Посмотри на меня, Емельян!.. Я – женщина; но разве я слаба? Разве я не тверда и мужественна, как ты? Разве я не всегда готова делить с тобой опасность и вести бой с врагом?

– Да, ты права, Ксения, – воскликнул он, прижимая ее к груди и целуя ее в губы, – ты действительно такая, как говоришь, клянусь. Богом! Но ты ведь и не такая, как другие, и, – добавил он, смотря пламенным взором на ее прекрасное лицо, – ты – царица, на твоей голове лежит корона и твой красивый лоб ждет священного мира, которым должны помазать тебя на царство в московском Кремле, в священном городе, куда меня не хотят допустить трусливые изменники.

– Я была тверда и мужественна, – возразила Ксения, – до того, как стала царицей, поэтому ты тоже должен слушать мои слова, так как сила растет в покое, а к покою должна была настроить тебя моя песнь, дабы ты стал властелином над другими, как солнце в ясном покое стоит на небе над земными бурями, которые быстро проносятся пред его вечным сиянием.

– И я должен терпеть, – воскликнул Пугачев, – чтобы те, которые были бы ничтожеством без меня, – ведь я поднял их из грязи! – шли против моей воли, забыв, что я – царь; даже ты сама, – с горечью добавил он, – забыла об этом; ведь ты видишь, что другие противятся мне. Ты только что назвала меня Емельяном. Но нет! Я – Петр Федорович, царь из рода великого Петра Алексеевича.

– Я полюбила тебя под тем именем, – ответила Ксения, целуя его руку, – прости меня, если оно постоянно снова появляется на моих губах; ведь я знаю, что ты – Петр Федорович, мой государь, и там, за палаткой, пред народом никогда другое имя не сорвется с моих уст; но, когда мы одни, это дорогое имя само собой вырывается из моей груди; оно напоминает мне то чудное время, когда я впервые почувствовала в своем сердце горячий луч твоего взора. Вспомни же об этом времени, послушай мою песнь! Она внесет спокойствие и мир в твою Душу, а ты нуждаешься в спокойствии, чтобы властвовать над самим собой и над другими. Придет и твое время; народ снова обратится к тебе, покорный и послушный, ты одержишь последнюю великую победу, чужестранцы и неверные исчезнут со святой Руси, а тогда и те, которые теперь сдерживали тебя, будут смиренно прислушиваться к каждому звуку, исходящему из твоих уст. Государь должен быть выше гнева, так как в гневе он спускается до своих подданных и делается подобен им.

– Ты права, Ксения, ты без сомнения права, – сказал Пугачев мягче, чем прежде. – Но как стерпеть, когда эти коварные трусы обрекают меня бездействию и отнимают у меня победу?

– Не осуждай их слишком строго, – возразила Ксения, – ты смел и бесстрашен, как бывают богатыри; быть может, они были правы, сдерживая тебя; быть может, победа будет полнее и славнее, если ты соберешь все свои силы для окончательного поражения.

– А разве наши враги не собирают также своих сил? – воскликнул Пугачев. – И как же мне достигнуть победы без битвы?

– Народ вскоре признает, – сказала Ксения, – что ты один – его властелин, что ты один можешь дать ему счастье и свободу. Поэтому не отдаляй себя от народа своим гневом, будь приветлив и милостив к слабым, которым Бог не дал такой силы, как тебе. Я не думаю, чтобы они не были преданы тебе. Лишь об одном у меня существует такое опасение, – продолжала она со сверкающими глазами, – именно о Чумакове, который ненавидит тебя из-за моей любви к тебе. Я почти готова благодарить Бога, что Он предал его врагам, так как, когда он стоял рядом с тобой, мне всегда казалось, что возле тебя находится злой дух.

– Чумаков? – в раздумье произнес самозванец. – О, если бы он был здесь, он не стоял бы за бегство, в нем я нашел бы твердую поддержку; он стремился вперед, всегда вперед, где только ни появлялся враг. Правда, он когда-то сердился на меня, что я завоевал твою любовь, но это прошло, с тех пор как он знает, что я – государь; это он мне часто говорил. Разве он мог дать тебе корону, как я?

– Теперь его нет, – произнесла Ксения, осеняя себя крестом, – враги убили его, я буду молиться за упокой его души. Но я свободна и чувствую себя легко с той поры, как больше не вижу его холодного взгляда и его холодной улыбки.

В это время послышались громче голоса.