Наследство колдуна - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 42

В первую минуту Артемьев, похоже, не вполне понял смысла этих слов, потому что стоял молча и недвижимо.

– Что? – наконец прохрипел он. – Моя дочь? Марианна? Марианна была там?!

В следующее мгновение он вперил взгляд своих черных глаз в Бокия, простер руку с растопыренными пальцами и начал медленно сжимать их.

И тогда я впервые увидел, как Артемьев умеет убивать… без всякой помощи оружия!

Бокий забился, хватаясь за горло, разевая рот, как человек, которого душат. Но в то же время я видел, что Артемьев не приближается к нему.

Лицо Бокия побагровело, глаза полезли из орбит. Артемьев поднял руку – и Бокий буквально воспарил над своим стулом, по-прежнему хватаясь за горло, словно пытаясь разжать стиснувшую его удавку.

Однако ему нельзя было отказать в присутствии духа! Одна рука скользнула в карман пиджака, Бокий выхватил «наган», направил его на Артемьева и почти нажал на спуск, когда я веером «бросил огонь» в них обоих.

Артемьев с криком прижал руки к обожженному лицу и отпрянул, скорчившись. Бокий грохнулся на пол, выронил оружие и тоже закрыл руками глаза, со свистом и хрипом втягивая ртом воздух. Я от слабости чуть не упал, однако навалился на стол и кое-как удержался на ногах.

От разлетевшихся искр загорелись шторы, вспыхнули бумаги, лежавшие на столе. Запахло дымом.

– Пожар! – крикнул Артемьев, с трудом поднимаясь, но все еще не в силах отвести руки от лица.

Его голос услышали в коридоре. Вбежали люди. Среди них был Павел Мец. Кто-то бросился гасить огонь, а он завопил:

– Это Гроза! Вяжите его! И глаза, глаза!..

О моих способностях знали. Я был скручен, голову замотали чьей-то рубахой. Я не потерял сознание, но и не мог сопротивляться – слишком много сил истратил на «веерный огонь».

Разбирался в этой истории лично Дзержинский. Бокий получил взыскание по партийной линии за то, что своими сомнительными экспериментами дискредитирует нравственные основы строителей нового общества. Артемьев получил аналогичное взыскание за несдержанность и неумение разделять личные чувства и интересы партии.

– Тем более, – было сказано ему, – что твоя дочь и без «дачной коммуны» товарища Бокия дает основания к суровому осуждению.

Дзержинский, видимо из дружеского отношения к Артемьеву, выразился достаточно деликатно, потому что поведение Марианны было, конечно, непристойным. Само собой, Артемьев знал обо всем этом, однако поделать ничего не мог. Хотя Марианна якшалась с кем попало, среди ее любовников оказались и люди, которым Артемьеву приходилось подчиняться по службе. Будь его воля, он отправил бы ее в тюрьму, но тут как раз воля была не его.

Артемьев, я уже говорил, был странный, противоречивый человек. Он подписал бы дочери приговор, однако применить свои гипнотические способности против нее не мог! Исправить Марианну он был не в силах. Влияние внушения всегда ограничено каким-то отрезком времени, и, выйдя из-под влияния гипнотизера, человек возвращается к собственному «я». Гипнотизеру требуется слишком много сил, чтобы держать его под постоянным контролем, он израсходует себя очень быстро, ни на что другое его просто не останется. А Артемьев не мог позволить себе тратить свой дар на такое ничтожное существо, каким он считал свою дочь. В этом смысле для него куда важней было держать на «коротком поводке» Лизу! Кроме того, он укреплял психику Ленина, Дзержинского, Троцкого, Сталина… В общем, ему было не до Марианны.

Артемьев также не мог заставить другого человека принять какие-то карательные меры по отношению к ней. Насколько мне известно, сам Ленин принудил его в свое время дать клятву, что он никогда не направит свой оккультный дар против товарищей по партии и по НКВД, если это не будет сделано в интересах самой партии или самого НКВД.

Думаю, тот случай в Сарове был первым, когда Артемьев нарушил эту клятву… Ну и второй раз он сорвался в кабинете Бокия, который ударил его по самому больному месту. Конечно, потом рассудок одержал верх, Артемьев понял, что чуть не убил своего партийного товарища, и, по сути дела, он должен быть мне благодарен, однако… однако все же не мог простить мне того, что я его остановил.

Того же самого не мог простить мне и Бокий. Пожалуй, он был бы очень не прочь под самым что ни на есть благовидным предлогом – спасение собственной жизни! – избавиться от своего заместителя, который превосходил его по всем статьям, а главное, обладал оккультными способностями, которых у него самого не было!

Теперь я оказался, можно сказать, между молотом и наковальней.

Но куда сильнее откровенной неприязни обоих моих начальников терзало меня полное непонимание того, почему я вмешался в эту ситуацию. Какое дело было мне до этих двоих?! Артемьев мой первый враг, да и пусть Бокий убил бы его! Однако я спасал ведь и Бокия… Почему не допустил, чтобы эти двое большевиков, то есть людей, которые принимали самое активное участие в уничтожении России, уничтожили друг друга?

Лиза предполагала, что мною владело неосознанное предвидение, то есть я не понимал, но чувствовал необходимость поступить именно так. Возможно, благие или хотя бы необходимые последствия этого поступка будут мне ясны в будущем…

Ну что же, она оказалась права. Если бы не Артемьев и Бокий, я не попал бы в 1927 году в Саров и не совершил бы того, что совершил!

Кроме того, если бы они оба погибли, неизвестно, кто пришел бы в руководство Спецотдела и как сложилась бы наша с Лизой судьба. Скорее всего, мы были бы уничтожены, поскольку именно Артемьев своим несокрушимым авторитетом прикрывал нас от расплаты за участие в попытках убийства Ленина в 1918 году.

Если Артемьев не мог простить мне вмешательство в их с Бокием схватку, то Бокий, одумавшись, начал испытывать ко мне что-то вроде благодарности. Тем более что вскоре я еще раз спас ему жизнь.

Случилось это так.

По Москве вдруг пошли слухи: на Лазаревском кладбище ^[50] пошаливают. Не то банда там обосновалась, не то бродят по ночам между могилами ожившие покойники. Ведь изначально, еще в XVIII веке, на Лазаревском хоронили тех, кто умер «дурной смертью»: то есть был убит. Немало и самоубийц нашли там последнее пристанище. А это, как известно, самые неугомонные из покойников! Уже веком позже на Лазаревском погребали и купцов, и духовенство, и военных, и даже артистов. Теперь оно закрыто и, насколько я знаю, скоро будет вообще уничтожено, однако уже в двадцатые годы там не оставалось места для новых могил, кладбище выглядело довольно заброшенным, запущенным, заросло травой, в которой змеились тропки, проложенные прохожими. От Виндавского вокзала ^[51] обходной путь к улицам, расположенным за кладбищем, был слишком долгим, так что многие предпочитали срезать углы и идти напрямик, причем во всякое время дня и ночи. Но вскоре ночные хождения прекратились: народ был испуган. Однако белые тени не угомонились: они замелькали и в Лазаревском, и в Трифоновском тупике, и во всех четырнадцати Левых и Правых проездах и четырех улицах Марьиной Рощи ^[52], и даже на Бахметьевской улице и Сущевском валу! Чуть не каждое утро находили на обочинах лежащих без сознания, раздетых догола и ограбленных дочиста людей, которые, очнувшись утром, совершенно ничего не могли вспомнить о том, что с ними произошло. При этом по головам их не били, чтобы память отшибить, каким-то зельем не опаивали. Все пострадавшие описывали появление белых призраков, а что случалось потом – им было неведомо.