На берегу Тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Соловьева cтр.№ 14

Он усмехнулся. Сложно было представить ее маленькой зареванной девочкой.

– Любишь детей?

– Очень! Они как птички, ангелы безгрешные, «ибо таковых есть Царствие Божие». А вас, барин? Секли?

– О, конечно! Еще как – в каждой комнате в углу розги стояли.

– Да вы шутите! – растерялась Катерина.

– Говорю тебе – да, – подзадоривал Николай.

– Не может быть!

Мимо столовой, толком не проснувшись, брела Анна. Все утро противно мутило, она долго не могла заставить себя встать с постели, но, услышав детский смех, вдруг захотела обнять свою Наташу, приголубить. Анна чувствовала, что виновата перед дочерью: совсем редко ее видит, мало отдает любви и ласки, тяготится. Поддавшись внезапному порыву и заранее гордясь собой, тем, что она, больная, жертвует собой и идет забавлять Наташу, Анна приоткрыла дверь в столовую, ожидая, как обрадуется ей девочка. Но увидела, что дочь беззаботно смеется, счастлива, нянька ее кормит, а Николай, совершенно непохожий на себя, обычно молчаливого и серьезного, корчит смешные рожи.

Она вошла, лишняя и чужая, – и все вдруг виновато смолкли, не обрадовались.

Анна совсем другими глазами рассмотрела Катерину: встретив впервые, увидела лишь невинную и робкую девочку-подростка, сейчас же перед ней предстала взрослая девушка, полная сил и застенчивой красоты.

Анна вошла, величественно села за стол и кивком приказала Катерине выйти. Катерина молча повиновалась, тихо притворив за собой дверь. Столовую наполнила гнетущая тишина. Николай сник и с тоской стал смотреть в окно, мысли его тотчас устремились прочь: утро было бесповоротно испорчено. Наташа закапризничала, но тут же замолчала, осекшись из-за грозного взгляда матери.

Вечером, несколько раз все обдумав, Анна устроила мужу сцену: «Прогони эту девку и возьми другую!» Заламывала руки, кричала и топала ногами.

Внешне невозмутимый Николай отрицал связь с Катериной и, все так же спокойно, выплеснул обвинение, зревшее в нем несколько лет:

– Ты плохая мать и жена, и сама это прекрасно знаешь, терзаешься этим – я вижу.

– Да как ты мо?..

– Ты несчастна, Анна, здесь и со мной – в этом вся причина.

Анна в растерянности села на диван. Николай, не обращая на нее внимания, продолжал:

– Не виню тебя. Как мужчина, морской офицер, проживу остаток жизни без ласковой жены – мне ничего не нужно. Но если ты сама не можешь стать заботливой матерью, то не лишай ребенка любви хотя бы чужих ей людей. Наташа не должна расти отвергнутой, не смея радоваться и играть в родительском доме, в постоянном страхе, что потревожит свою маман, которую и не видит толком. Такая же участь ждет нашего второго ребенка. Я этого не хочу, не потерплю и не позволю!

Анна молчала. «Ах, как он прав! Я отвратительна сама себе. Но как он может со мной так говорить?»

– Вот что я предлагаю, Анна. После родов оставь детей в деревне, а сама отправляйся в Москву к отцу. По причине слабого здоровья и лечения. Всем так и скажем. Я же тем временем найму управляющего, поправлю хозяйство и стану посылать деньги на твое содержание. Хочешь – живи с Левитиным – да, я все знаю, – резким жестом он остановил собравшуюся возразить Анну, – мне все равно, но не у людей на виду, прошу тебя, не допускай публичного позора. А мне дай воспитывать моих детей так, как я хочу, чтобы хоть они стали счастливыми.

Анна все отрицала, плакала, умоляла простить и снова обвиняла. Так длилось несколько дней, но в конце концов мысль разрубить этот гордиев узел способом, предложенным Николаем, показалась ей разумной. Оставалось лишь дождаться родов и убедиться, что отец ее примет в Москве. Что до Левитина, то тот обещал ждать ее вечно.

Предметом постоянных разногласий и споров между супругами была Берта. Ни одна прогулка Николая не обходилась без нее, а тем более охота: собака хорошо причуивала дичь и вставала в стойку – великолепно работала по птице.

В тот год октябрь выдался холодный. Зарядили дожди, напитывая землю туманами. Но Николай никак не мог отказаться от охоты – ноги сами несли из дома. В один из таких дней недосмотрел: разгоряченная бегом собака нырнула в холодную воду за подстреленной уткой, переохладилась, и к ней вернулся старый, видно, недолеченный ревматизм.

Николай надеялся, что обойдется, как всегда, – устроил Берту в своем кабинете, баюкал в одеяле, но болезнь не отступала – собака захромала.

Через неделю Берта перестала есть, уже не вставала и по-прежнему жалобно скулила. Николай в бессилии ходил по кабинету и курил, то и дело нервно щелкая портсигаром. Ни Анна и никто другой из домашних не решались войти в хозяйский кабинет. Наконец Клопиха, давно все хорошо понимавшая, отправила туда Катерину.

За окном шел все тот же бесконечный дождь, пробирающий до костей, шептал гадости о безнадежности положения. Николай вдруг осознал, как устал от себя самого, а любимое существо умирало.

В дверь робко постучали – принеся с собой запах свежего теплого хлеба, вошла Катерина, не глядя на Николая, молча поставила поднос с едой на стол и стала поить собаку теплой водой из ложки. Николай понял, что уже несколько дней не выходил из кабинета и ничего не ел.

Собака стала скулить еще сильнее – Катерина обняла животное и прижала к себе страдающую морду:

– Ну тихо-тихо, скоро все кончится. Потерпи еще немного, милая.

Катерина посмотрела на растерянного Николая.

– Барин…

Николай вынырнул из забытья.

– Что?

Катерина сидела на полу, ласково прижав к себе собаку. Две пары глаз жалобно смотрели на него. Судьбы этих двух существ зависели от него. От его жестокости и решимости.

– Не тяните, пожалейте ее.

Николай все никак не мог решиться. Ведь еще чуть-чуть, и он останется один, без своей верной спутницы, свидетеля его одиночества, которая все понимала и всегда находилась рядом.

Собака завыла. Катерина еще сильнее прижала ее к себе, выжидающе глядя на Николая.

Николай тяжело поднялся, достал лакированный ящик с отцовским револьвером, инкрустированным монограммой IW, и, уверенным движением зарядив оружие, присел на корточки рядом с Катериной. Револьвер внезапно показался ему страшно тяжелым и неудобным, привычный металл сегодня жег ему кожу, пальцы «не ложились». Собака все не умолкала, и Николай погладил ее, поцеловал морду и что-то тихо зашептал в мохнатое ухо. Потом мягко отстранил Катерину, закрыл собаке глаза, избегая ее почти человеческого взгляда, и выстрелил. Вой прекратился. Вдруг стало слышно, как идут часы, как все еще хлещет на улице дождь.

Катерина плакала и продолжала гладить мертвую собаку.

Стон отчаяния наконец вырвался из груди Николая.

– Поплачьте, барин, – ведь отмучилась.

– Да я себя жалею, Катя, а не ее, – пойми ты!