Василий Сталин. Письма из зоны - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Грибанов cтр.№ 9

Были ли прецеденты столь стремительного служебного роста, как у сына Сталина? Да вот, скажем, Миша Тухачевский, лейб-гвардии поручик, красавец-барин — не он ли в 25 годков принял жезл командарма? Ну, конечно, конечно, тут полководческий талант плюс «марксистские формулы».

А Иероним Уборевич, герой подавления антоновщины, в 22 года командовавший дивизией, а в 23 — армией? А фармацевт Иона Якир, он же 23-летний начальник дивизии? А Эйдеман — начальник Особой дивизии в 23 года? А юная комиссарша Рейснер, перед которой дрогнули матросы целой флотилии?

Могут сказать, но то было в гражданскую войну. «Красные дьяволята» шли косяками и народ сам выдвигал своих героев. Хорошо, вот не «дьяволята», а действительно, любимые в народе «сталинские соколы».

Например, летчик А. К. Серов. В 1938 году он был старшим лейтенантом, командиром эскадрильи, а через год — уже комбриг, начальник Главной летной инспекции ВВС РККА. В. С. Хользунов в 1936 году капитан, командир эскадрильи, а в 1937 — командующий армией особого назначения. А. А. Губенко в 1936 году был старшим лейтенантом, командиром звена, а в 1938 — полковник, заместитель командующего ВВС округа. Г. Н. Захаров в 1938 году командир звена, старший лейтенант, а в 1939 — командующий ВВС округа. Георгий Нефедович в кабинет наркома обороны вошел старлеем, а вышел — полковником. Г. П. Кравченко в 1937 году был капитаном, а в 1941 — генерал-лейтенантом, тоже командующим ВВС округа. П. П. Рычагов в 1937 — старший лейтенант, командир звена, а в 1940 — генерал-лейтенант, начальник ВВС РККА. Да и у авиационных штурманов таких примеров много. Г. М. Прокофьев в 1937 году был штурманом эскадрильи, а на следующий год он уже — флаг-штурман ВВС.

А Василий Сталин, кстати, был и младшим летчиком, и рядовым инспектором-летчиком, и летчиком-инструктором. А по поводу его лампасов и суесловить стыдно. На генеральское-то звание, повторяю, он имел право рассчитывать — согласно занимаемой должности — еще весной 1944 года!

В конце февраля 1945-го Василию Сталину пришлось распрощаться с боевыми друзьями — гвардейцами 3-й истребительной. Он получил назначение командовать авиадивизией в воздушной армии С. И. Руденко, действовавшей в составе 1-го Белорусского фронта на берлинском направлении.

«Выпускник Качинского училища, Василий Иосифович, — пишет маршал авиации Руденко в своих воспоминаниях, — начал войну инспектором-летчиком, под Сталинградом командовал 32-м гвардейским полком, потом 3-й гвардейской дивизией.

В ходе боев под Берлином он возглавил 286-ю истребительную дивизию. За успешные действия был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Суворова I степени, польским крестом Грюнвальда».

8 мая 1945 года в пригороде Берлина — Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Именно 8 мая на КП дивизии Василий Сталин дал последнюю команду подзадержавшемуся в берлинском небе бойцу:

— Возвращайся! Посадку разрешаю. Войны больше нет.

После победы комдив Сталин еще в Германии, в Группе советских оккупационных войск. Он готовит свои боевые полки без скидок на мирное время. Летчики тогда хорошо овладели всеми видами стрельб и по воздушным, и по наземным целям.

Не только в корпусе, но и во всей 16-й воздушной армии дивизия Василия Сталина занимает по боевой подготовке ведущее место. Командующий генерал-полковник авиации С. И. Руденко считает, что комдив достоин продвижения на должность командира корпуса. Но рекомендует изжить недостатки, которые у Сталина замечены: допускает грубость в обращении с подчиненными, иногда слишком доверчив. И то и другое в работе не годится.

Но все-таки командование отдает приказ о назначении генерала Сталина командиром 1-го гвардейского истребительного авиакорпуса. Корпусом этим командовал генерал Захаров. Его переводили в Москву. О передаче хозяйства новому комкору Георгий Нефедович рассказал мне сам:

«Василий приехал в Виттшток, и я сразу понял зачем. Но он с первых минут встречи принялся расспрашивать о всяких пустяках, делах явно второстепенных. Он, видно было, не хотел огорчать меня, поэтому о цели своего приезда сообщать не торопился. Тогда я вернул Василия к манере нашего обычного товарищеского общения, которая сложилась еще в довоенные встречи и прямо сказал:

— Ладно, Вася, обо всем этом успеем поговорить потом. Принимай корпус!

Он этого никак не ожидал, похоже, даже растерялся на мгновение, но потом согласился:

— Ну, поехали, раз тебе не терпится!

Мы вышли во двор, где стояла легковая машина. Василий сел за руль, я — рядом. Когда выехали из города, он вдруг затормозил, выключил мотор и, обняв меня за плечи, спросил:

— Скажи-ка, Жора, зачем тогда тебе понадобилось жаловаться на меня отцу?

Вот этого вопроса уже я никак не ожидал. Но, моментально восстановив в зрительной памяти отчаявшегося, совершенно не помнящего себя Романа Кармена, тот тягостный вечер в моем гостиничном номере затем разговор с Ярославским, я сказал:

— Ну, во-первых, я отцу не жаловался. У меня просто не было такой возможности. — Откровенно говоря, все эти годы я был уверен, что Васе о моем участии в том деле ничего не известно.

— А если бы была — пожаловался бы?

— Пожаловался бы.

— Почему?

Ему, пожалуй, это было интересно знать, но в том, что я говорил, была иная логика, чем в действительности в то время.

— Давай, сказал я, — вернемся в осень сорок второго года. Все воюют. А до меня нет-нет да и доходят разговоры, мол, Вася Сталин по подмосковным дачам развлекается. Ну и представь себе: кончается война, и что бы ты потом ни делал, как бы хорошо ни служил, каждый твой подчиненный, каждый человек в стране, слыша твое имя, в первую очередь знал бы одно: в годы войны сын Сталина болтался в Москве. И никуда бы ты от этого не делся. Никто никогда не посмел бы тебе сказать это в лицо, но каждый бы думал об этом, и ты бы это чувствовал. Да ты бы от этого с ума сошел! И как бы ни летал, как бы ни командовал — это твою репутацию все равно бы не спасло. Народ ведь как рассуждает: генерал! Приказы отдает… А ты — боевой летчик. И не просто боевой летчик: ты — сталинградец. У тебя сбитые есть. Ты не просто где-то как-то летал, ты под Сталинградом воевал! Понимаешь? А теперь никто, никогда и ни при каких условиях не сможет бросить тебе упрек, даже мысленно! Ты меня прости, но в сорок втором году ты еще мыслил по-лейтенантски. Ну а теперь убери из своей биографии полк, Сталинград, весь сорок третий год, сорок четвертый — как будто у тебя ничего не было. Убери и прикинь: что бы ты сейчас означал без этого?..

Василий удивленно посмотрел на меня и спросил:

— Ты действительно тогда так думал?

— А как можно было думать по-другому? Сам я тогда маялся оттого, что не мог на фронт попасть — меня комиссар Степанов снял с дивизии…

Он кивнул: это он знал.

— Если бы ты мне в ту пору попался, я бы тебе много чего сказал, — совершенно искренне, все еще видя перед собой лицо Кармена, но ни слова не говоря о нем, заявил я. — Может, и к лучшему, что ты мне тогда не попался…