Времетрясение - читать онлайн книгу. Автор: Курт Воннегут cтр.№ 26

В галерее он обнаружил зажженную сигару, лежащую на блюдце. Зажженная сигара, при том, что сигары были запрещены во всем штате Нью-Йорк, не угрожала никому, кроме себя. Ее середина находилась над центром блюдца, так что она не могла никуда упасть, когда догорит. Но датчик задымления все вопил о том, что наступил конец мира, как мы его знали.

Траут в книге «Десять лет на автопилоте» сформулировал то, что в тот день хотел сказать датчику задымления: «Чушь собачья! А ну заткнись, безмозглый невротик!»

Вот в чем была мистика: в галерее никого, кроме Траута, не было!

Неужели в Американской академии искусств и словесности водятся привидения?

Сегодня, в пятницу, 23 августа 1996 года, я получил доброе письмо от юного незнакомца по имени Джефф Михалич, видимо, серба или хорвата по происхождению, который специализируется по физике в Университете штата Иллинойс в Урбане. Джефф писал, что ему нравился курс физики в школе, и он получал хорошие оценки, но «с того момента, как я изучаю физику в университете, у меня с ней возникло много проблем. Это большой удар для меня, поскольку в школе у меня все получалось. Я думал, что нет ничего, чего бы я не сделал, если как следует этого захочу».

Вот мой ответ: «Вам следует прочесть плутовской роман Сола Беллоу „Приключения Оджи Марча“». Мораль в конце, насколько я помню, состоит в том, что нам не следует решать вселенские проблемы, а скорее заниматься делами, которые нам интересны и естественны, делать дела, которые мы можем сделать.

Относительно очарования физикой. Два самых интересных предмета, которые преподают в школе и колледже, – это механика и оптика. Однако за этими игровыми дисциплинами стоит игра ума. Для того же, чтобы играть в нее, нужен врожденный талант, вроде того, что нужен для игры на валторне или в шахматы.

В своих выступлениях и говорю о врожденных талантах: «Если вы отправляетесь в большой город, а университет – это большой город, вы непременно встретите Вольфганга Амадея Моцарта. Сидите дома, сидите дома».

Другими словами. Не важно, что та или иная подрастающая личность думает о том, что он или она умеет делать. Он или она рано или поздно столкнется с человеком, который, что называется, отымеет его или ее.

Мой друг детства Уильям Х. К. Фейли, по прозвищу Скип, четыре месяца как покойный – теперь он на небесах, – в свою бытность студентом-второкурсником имел все основания считать себя настоящим мастером настольного тенниса. Я неплохо играю в настольный теннис, но со Скипом играть не стану. Он так закручивал мяч на своей подаче, что как бы я ни пытался вернуть мяч, я знал, что мяч полетит мне в нос, или в окно, или на фабрику, где его изготовили, но никак не на стол.

Но когда Скип учился на первом курсе, он сыграл с нашим однокурсником Роджером Даунсом. После этого Скип сказал: «Он меня отымел».

Спустя тридцать пять лет я читал лекции в университете в Колорадо, и в зале сидел не кто иной, как Роджер Даунс. Роджер занялся бизнесом. Попутно он стал уважаемым соперником на турнирах Мужского теннисного клуба. Я поздравил его с тем, что много лет назад он преподал Скипу урок настольного тенниса.

Роджер хотел услышать, что после этого позора сказал Скип. Я ответил: «Скип сказал, что ты его отымел».

Роджер был в высшей степени доволен.

Я не спрашивал, но он явно понял, что Скип имел в виду. Ведь жизнь – это дарвиновский естественный отбор, или, как ее любит называть Траут, дерьмо. Роджер сам много раз вылетал с теннисных турниров, когда его, как когда-то он Скипа, имели. Удар приходится по самоуважению.

В этот августовский день пришли и другие новости. Мой старший брат Берни, ученый от бога, который знал об электрической природе гроз больше, чем кто-либо другой, оказывается, неизлечимо болен раком. Болезнь слишком запущена, чтобы Три Всадника Онкологического Апокалипсиса – Хирургия, Химиотерапия и Рентген – могли ее обуздать.

Берни все еще прекрасно себя чувствует.

Рано еще об этом говорить, но, когда он умрет, прости Господи, я не думаю, что его прах надо закопать на кладбище Краунхилл вместе с Джоном Уиткомбом Райли и Джоном Диллинджером. Они принадлежат только Индиане. Берни принадлежит всему миру.

Его пепел надо развеять над огромным грозовым облаком.

Итак, там, в Колорадо, был Роджер Даунс из Индианаполиса. Здесь, в Саут-Форке на Лонг-Айленде, есть я, я тоже из Индианаполиса. Пепел моей индианаполисской жены Джейн Мэри Кокс смешан с корнями безымянной цветущей вишни в Барнстэбл-Вилидж в Массачусетсе. Ветви этого дерева видны из флигеля, который выстроил Тед Адлер и после этого спросил: «Господи, как мне это удалось?»

Свидетель на нашей с Джейн свадьбе в Индианаполисе, Бенджамен Д. Хиц из Индианаполиса, теперь вдовец и живет в Санта-Барбаре в Калифорнии. Той весной Бен ухаживал за моей двоюродной сестрой. Теперь она – вдова и живет на побережье Мэриленда, а моя сестра умерла в Нью-Джерси, мой же брат умирает, хотя еще не чувствует этого, в Олбани, штат Нью-Йорк.

Мой друг детства Дэвид Крейг, заставивший замолчать радио в немецком танке во время Второй мировой войны, работает строителем в Новом Орлеане. Моя двоюродная сестра Эмми – это ее отец сказал мне, когда я вернулся с войны, что я наконец стал мужчиной, – с которой я вместе делал лабораторные работы по физике в школе в Шортридже, живет всего в тридцати милях восточнее Дейва в Луизиане. Самая настоящая диаспора!

Почему столь многие из нас покинули город наших предков, город, где наши семьи пользуются уважением, где улицы и речи так нам знакомы, и где, как я сказал в Батлерском университете в июне прошлого года, одновременно собралось все лучшее и все худшее, что есть в западной цивилизации?

Жажда приключений!

Но, может быть, еще и потому, что мы хотели спастись от могущественного притяжения – нет, не нашей планеты, а кладбища Краунхилл.

Краунхилл заполучило мою сестру Элли. Оно не заполучило Джейн. Оно не получит моего старшего брата Берни. Оно не получит меня.

В 1990 году я читал лекции в одном университете в южном Огайо. Меня поселили в мотеле неподалеку. После лекции я вернулся в мотель и заказал в баре свой обычный виски с содовой, после которого я сплю как ребенок, а я люблю спать как ребенок. Бар в основном был заполнен местными пожилыми людьми, похожими друг на друга. Им было над чем посмеяться.

Я спросил бармена, что это за люди собрались. Он сказал, что это пятидесятая встреча выпускников Зенсвилльской школы 1940 года. Это было потрясающе. Это было правильно. Я был выпускником шортриджской школы 1940 года. Так что на самом деле я пропускал нашу собственную встречу.

Эти люди могли бы стать персонажами пьесы Торнтона Уайлдера «Наш городок», самой прекрасной пьесы на свете.

Они и я были настолько пожилыми, что помнили времена, когда на твои финансовые перспективы особенно не влияло, поступил ты в колледж или не поступил. Так или иначе ты бы на что-то сгодился. И я так и сказал тогда своему отцу, что не хочу быть химиком, как мой старший брат Берни. Я сэкономлю ему кучу денег, если вместо этого устроюсь работать в газету.