– У меня была только одна твоя фотография, из гимназии… ты не отвечала на письма, я отслужил и уехал за границу.
– А я оказалась в Хинсеберге
[2].
– Валерия…
– Надо же было так бессмысленно, как-то не по-взрослому все исковеркать… А потом я опять чуть все не испортила.
– Ты была не готова к тому, что я останусь на полицейской службе, – спокойно заметил Йона.
– Ты хоть знаешь, почему я села в тюрьму?
– Я читал приговор. Твоя вина была не больше моей.
– Ладно. Просто, чтобы ты знал, что я вовсе не пай-девочка.
– Ну-ну.
Валерия не сводила с Йоны взгляда, словно хотела высмотреть в нем что-то еще, словно ей должно было открыться что-то, доселе скрытое.
– Йона, – серьезно сказала она. – Я знаю, ты считаешь, что быть рядом с тобой опасно. Что ты подвергаешь опасности дорогих тебе людей.
– Нет…
– Ты долго мучился. Но разве обязательно мучиться всю жизнь?
Глава 4
Йона съел еще одну, последнюю, порцию, хотя был уже сыт, Валерия водила кусочком хлеба по тарелке. Чтобы видеть друг друга, они переставили вазу с цветами.
– Помнишь, как мы ходили на уроки гребли? – спросила Валерия, выливая остатки вина Йоне в бокал.
– Я часто вспоминаю тот год.
Тем летом они как-то заночевали вдвоем на островке в бухте. Островок был с двуспальную кровать; на нем уместились скала и пять деревьев.
Валерия стерла с края бокала губную помаду и сказала, не глядя на Йону:
– Кто знает, как пошла бы наша жизнь, если бы не та гроза.
– Как же я был влюблен в тебя в гимназии. – Йона ощутил, как чувства снова захлестывают его.
– А для меня ничего не кончилось.
Йона положил руку на ее ладонь. У Валерии блестели глаза; она взяла еще хлеба.
Йона вытер губы салфеткой и откинулся на скрипнувшую спинку стула.
– Как Люми? – спросила Валерия. – Нравится ей в Париже?
– Я звонил ей в субботу. Вроде довольна, собирается на какой-то праздник в “Пероттин” – галерею, которую я, как предполагается, должен знать… а я стал спрашивать, не слишком ли поздно все закончится и как она будет возвращаться домой.
– Тревожный отец, – насмешливо констатировала Валерия.
– Она сказала, что возьмет такси. Я, наверное, перегнул палку. Сказал, чтобы садилась прямо за водителем и обязательно пристегнулась.
– Ну-ну, – улыбнулась Валерия.
– Она явно хотела закончить разговор, но я не удержался, сказал, чтобы она сфотографировала удостоверение таксиста, отправила снимок мне…
– А она ничего не прислала, да?
– Не прислала, – рассмеялся Йона.
– Подросткам нравится, когда о них заботятся, а не когда их в чем-то подозревают… не доверяют им.
– Знаю. Просто я мыслю как полицейский – ничего не могу с собой поделать.
Они еще посидели за столом – в бокалах осталось немного вина. Разговор пошел о садовом хозяйстве Валерии и о двух ее сыновьях.
За окном кухни окончательно сгустилась тьма. Йона поблагодарил за ужин и стал убирать со стола. Валерия смущенно спросила:
– Показать тебе, где гостевая?
Звякнула лампа – Йона, вставая, ударился о нее головой. По скрипучей лестнице они поднялись в узкую комнатку с глубокой оконной нишей, и Йона остановился на пороге, за спиной у Валерии. Она обернулась и оказалась неожиданно близко, отступила назад, неловко указала на шкаф.
– Там еще подушки… и пледы, если замерзнешь.
– Спасибо.
– Но если хочешь – можешь спать и в моей постели. – И Валерия потянула Йону за собой.
На пороге спальни она повернулась, встала на цыпочки и поцеловала его. Йона обнял ее, приподнял и прошептал:
– Устроим палатку из одеяла?
– Как тогда, – улыбнулась Валерия, чувствуя, как забилось сердце.
Она расстегнула на Йоне рубашку, обняла, взглянула на него.
– Как странно… я помню твое тело, но тогда ты был просто долговязым мальчишкой. А теперь – гора мускулов, шрамы…
Йона расстегнул на ней платье, поцеловал в шею под ухом, вгляделся в нее – стройную женщину с маленькой грудью.
Он помнил, какие темные у нее соски.
Теперь на обоих плечах красовались татуировки, руки стали мускулистыми, их покрывали царапины от ежевичных шипов.
– Валерия… зачем ты такая красивая?
Валерия стянула трусы, и они упали на пол.
Волосы на лобке были черными и слегка вились.
Дрожащими руками Валерия стала расстегивать на Йоне брюки, но пряжка ремня никак не поддавалась: Валерия лишь туже затянула ее. Валерия хихикнула: “прости!”, покраснела и отвернулась, стараясь не смотреть, как он снимает брюки.
Устроив из большого одеяла на кровати подобие палатки, они уселись под ним и, смеясь, принялись целоваться в полумраке.
Повалившись на бок, они откинули одеяло. Оба снова чувствовали себя подростками – и все же взрослыми. Были словно незнакомцами – и в то же время странно знакомыми друг другу.
Валерия тяжело задышала, когда Йона поцеловал ее в шею, в губы; она опустилась на спину, глядя в его глубокие серые глаза. Ее омывал поток невыразимого счастья.
Йона стал целовать ее груди, нежно посасывая соски. Валерия прижала к себе его голову, и он услышал, как быстро бьется ее сердце.
– Иди ко мне, – прошептала Валерия и раздвинула ноги.
Йона не мог оторвать от нее взгляда – серьезные глаза, полуоткрытый рот, ямка между ключицами, шея.
Валерия притянула Йону к себе, чувствуя, как он входит в нее.
Тяжесть мужского тела вдавила ее в матрас; чувствуя, как натянулась кожа в промежности, Валерия развела ноги пошире.
Влажный жар ее тела охватил Йону, и он задохнулся, чувствуя, как Валерия изогнулась под ним.
Валерия открыла глаза и прочитала на его лице нежность и желание.
Извиваясь, она прижалась к нему, и слабый жар потек по груди, животу, бедрам.
Валерия задышала быстрее, откинула голову назад и закрыла глаза.
Одеяло сползло на пол.
Вода в стакане на ночном столике колебалась, снова и снова отбрасывая овальные блики на потолок.
Глава 5
Воскресное зимнее утро выдалось темным, словно солнце уже зашло. Йона провел у Валерии две ночи, но близился понедельник, пора было на дежурство.