Ведьмин Лог - читать онлайн книгу. Автор: Мария Вересень cтр.№ 6

Когда лошадь была молода и резва, Аглая звала ее красивым заморским именем – Брюнхильда; теперь уж и Аглаи давно не было, а Брюнхильда превратилась просто в Брюху, полностью соответствуя своему новому имени. Она с достоинством несла на своих тощих ножках обширное чрево, высокомерно выкатывала нижнюю губу, щурясь подслеповатыми глазками, и, как я подозревала, считала себя единственной настоящей архиведьмой, а потому позволяла себе склочничать, пререкаться и спать на ходу. Единственное, чего кобыла не выносила, так это чтобы кто-нибудь проводил ей прутом по копытам. Что она в этом находила ужасного – мы не знали, и какой вред костяному насквозь копыту может принести простой прут – не имели представления, но Марта строго-настрого запретила делать это когда-либо.

– Запрягаться будем? – поинтересовалась я, и Брюха, проявив редкостную покладистость, сама развернулась задом в оглобли. Как раз так, чтобы толкнуть телегу, и та катнулась под ноги Ланы и Маргоши, выволакивающих из сеней здоровенный ларь.

– Ах, чтоб тебя, Брюха! Нашла время для дурацких шуточек! – взвыла Маргоша, потирая ушибленный зад. Одной рукой она не смогла удержать ларь и, ойкнув, выпустила свой конец ноши. Теперь уж взвыла Ланка, костеря на чем свет стоит Маргошу, прыгая на ушибленных ногах и дуя на несчастные пальчики, хотя что на них толку дуть, если на ногах сапоги?

– Че развылись, как ведьмы на болоте? – вышла на крыльцо затянутая как в доспех в суровый походный костюм Марта.

Все присутствующие почтительно замерли, отдавая дань ее актерскому таланту. Бабуля всегда говорила, что если уж ты поехал на дело, то настраивайся сразу, так что иной раз она ходила в «образе» по Логу целыми неделями. Зубы Марта заранее подчернила, подсинила губы, намекая, что у нее плохо с сердцем, а синяки под глазами давали понять, что и с почками у нее не очень. При этом желтушная кожа просто вопила, что у старушки скоро развалится печень, а скрюченные артритом пальцы и жалкие остатки волос, выбивающиеся из-под косо сидящего платочка, просто и сурово предупреждали, что старость – она, миленькие мои, не радость. При этом когда-то богатое, но много раз маранное, а потом стираное и штопаное платьице еще и пугало, что все там будем. Почему-то на купцов это платьице действовало особенно сильно, заставляя сразу вспомнить про суму да про тюрьму, так что иной раз и рта открывать не приходилось, заводя бессильным дребезжащим голоском речи о нелегкой доле, как ей тут же торопливо совали денежку. Вспоминая, сколько раз мы с сестрой и бабкой по первости улепетывали от жадных нищих, пряча эти честно, по нашему мнению, заработанные денежки за щекой, я удивлялась, как это мы не превратилась к своим семнадцати в хомяков? Ведь немалые суммы перетаскали! Ланка даже один раз подавилась золотым кладнем, так и не вытрясли. Зато бабушка года три кряду звала ее исключительно «золотце мое» и на провокации вроде «вот ваш кладень, забирайте» не поддавалась, интересуясь, чего это он из нее так долго выходил и где та кучка, в которой Ланка ковыряла, при этом уверяя меня, что Ланка специально золотой слопала, дескать, приданое копит. Бабуля та еще язва. Даже удивительно, как при таком коварном уме она умудрилась промотать немалое состояние прадеда, а выскочив замуж, еще и мужа разорить.

Но теперь с игривым прошлым было покончено, а те, кто считал, будто кладни оседают в бабкиных сундуках, так и вовсе почитали ее наибогатейшей особой Северска, поскольку каждая пристроенная Мартой ведьма ежегодно делала Ведьминому Кругу «подарочек». И столько набиралось их, что глава Разбойного приказа зеленел от зависти, а всяческие воры, конокрады и грабители почтительно крякали.

– Ну, и долго вы на меня глазеть будете? Я вам что, картина лубочная? Тогда деньги платите за погляд.

От ее сварливого самодовольного окрика все вздрогнули и засуетились, запихивая ларь на телегу, впрягая в телегу Брюху, кидая в дополнение к ларю на расстеленную рогожку котомочки, мешочки и узлы с разным добром, которое может пригодиться в дороге. Когда все уж было готово, из сеней, зевая и почесываясь, вышла Лушка. Не разлепляя глаз, она махнула нам платочком и, пожелав доброго пути, пошлепала обратно. Многочисленный Маргошин выводок спал, и только Янечек беспокойно завозился, когда Пантерий осторожно выскользнул из его душащих объятий.

– Ну что, с богом? – поинтересовалась Марта, вскарабкиваясь на телегу и беря в руки вожжи, а не очень бодрая с утра Маргоша поинтересовалась:

– С которым это?

– Ну, должен же какой-нибудь из них, дармоедов, за ведьмами присматривать.

И Марта осторожно покосилась на небо: не кинут ли за такие речи булыжником? Небеса безмолвствовали – значит, прокатило, а может, не было никого, по делам вышли?

Брюха качнулась туда-сюда, беря разбег, и сделала первый шаг.

– Поехали! – обрадовалась Марта. Оно и понятно, бывали случаи, когда Брюха раскачивалась только к вечеру. Тонкие намеки на предмет купли новой лошадки Марта отвергала категорически, объясняя, что без работы Брюха помрет от ожирения и вообще, малы еще деньгами раскидываться, да и лошадка-то еще довольно резвая, а то, что засыпает на ходу, дак это удобнее: меньше видит – меньше пугается.

Я сидела, задумавшаяся и даже маленько опечаленная, поскольку стоило мне увидеть отдавивший Ланкины ноги сундук, как в голове словно птица ворохнулась и будто филин Триум занудным голосом начал дундеть:

– А если дочь у кого родится, то благоразумный отец, который торговлей кормится, или в деревне пашет, или в городе пробавляется ремеслом, от всякой прибыли откладывает на дочь, или животинку растит с приплодом, или из ее доли покупает полотна и холстов, и куски ткани, и убрусы, и рубашки, все это в особый сундук кладя или короб. Платья, уборы, мониста, утварь, посуду оловянную, медную да деревянную или золотую, по прибылям, добавляет каждый год понемножку, чтобы не вдруг, перед свадьбою, себе в убыток было. Если же, по милости Пречистой Девы, дочь преставится, ее этим же и поминают…

Меня качнуло, а на душе сделалось скверно. Я посмотрела на Ланку, грустно спросив:

– Слушай, сестренка, а у нас вообще приданое-то есть?

От такого бесхитростного вопроса даже бабуля чуть из телеги не выпала, взвизгнув:

– Рано тебе еще, мелочь мокроносая, про приданое думать!

– И помянуть-то нас будет нечем, – пришла я к печальному выводу, поставив общественность в тупик своими рассуждениями. Пришлось признаться, что первый опыт чужого обучения прошел не совсем гладко.

Пока «резвая» Брюха выползала из Лога, я и Ланка успели сплести себе по веночку и попить чайку с медовыми коврижками на двух соседних хуторах, где жили те самые, на весь Северск известные, логовские ведьмы. Брюха была упорна, как жук-навозник тянула свою ношу, а Марта и Маргоша как могли подбадривали ее звонкими частушками. А почему бы и не попеть у себя дома – там, в Гречине, не до этого будет. Работа – это вам не баловство. Это непредсказуемые опасности и злые, неблагодарные люди, которые за медяк удавятся, а про два лучше и не думать. На самом взгорочке, лицом в колею, расползшуюся от грязи, лежал бондарь Матвей. При нашем приближении он задумчиво приподнял лицо из лужи и промычал неопределенно.