Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер - читать онлайн книгу. Автор: Курт Воннегут cтр.№ 15

«Вовсе я не ваш покровитель, – говорит Эли-от. – Я такой же американец, как вы, который дал вам денег, чтобы вы нам рассказали правду, как она есть. А это совсем другое дело». – «Понимаю, понимаю… Так оно и должно быть. Этого я и хочу. Но просто я подумал – может быть, есть какая-то определенная тема, может, и вы хотели бы…» – «А вы сами выберите тему и смело возьмитесь за нее». – «Слушаюсь!» – И вдруг бедный Артур, сам не понимая, что он делает, вытянулся и отдал честь, хотя, по-моему, он никогда в жизни нигде не служил: ни в армии, ни во флоте. Отошел он от Элиота и опять стал приставать к нашим гостям, все выяснял, чем Элиот особенно интересуется. Потом опять подходит к Элиоту и говорит, что сам он когда-то бродил с фермы на ферму, собирал фрукты. И вот теперь он решил написать цикл поэм о том, до чего эти сборщики фруктов скверно живут.

И тут Элиот выпрямился во весь рост, глаза у него засверкали, он посмотрел на Артура сверху вниз и сказал громко, чтобы все гости слышали: «Сэр! Отдаете ли вы себе отчет, что Розуотеры являются не только основателями, но и главными пайщиками акционерного общества «Юнайтед фрут компани»?»

– Ничего подобного, – сказал сенатор.

– Ну конечно, – сказала Сильвия.

– Разве у Фонда Розуотера есть сейчас какие-нибудь акции в этой компании? – спросил сенатор Мак-Алистера.

– Да что-то около тысячи штук, – сказал Мак-Алистер.

– Совершенная ерунда.

– Конечно, – согласился Мак-Алистер.

– Бедный Артур покраснел как рак, куда-то поплелся, потом вернулся и очень робко спросил Элиота, кто его любимый поэт. «Имени его я не знаю, – сказал Элиот, – а жаль: потому что его стихи я запомнил наизусть, а я вообще стихов не запоминаю». – «А где вы их прочитали?» – «На стенке, мистер Ульм, на стене мужской уборной в пивном баре при гостинице «Лесная обитель» между округами Розуотер и Браун, в штате Индиана».

– Очень странно, – сказал сенатор, – удивительно странно. Ведь гостиница «Лесная обитель» давным-давно сгорела, да, сгорела, должно быть, году в тридцать четвертом, что ли. Странно, что Элиот ее помнил.

– А он там бывал? – спросил Мак-Алистер.

– Один раз, один-единственный, насколько я помню, – сказал сенатор. – Ужасная дыра, воровской притон. Мы бы никогда там не остановились, если бы у нас в машине не заглох мотор. Элиоту было лет десять – двенадцать. Наверное, он воспользовался уборной, наверное, прочел там что-то на стенке и навсегда запомнил. – Сенатор покачал головой. – Странно, очень странно.

– А какие это были стихи? – спросил Мак-Алистер.

Сильвия заранее извинилась перед обоими стариками – стихи были не совсем приличные – и прочла то, что громко, на весь зал, Элиот когда-то продекламировал несчастному Ульму:

– Бедный поэт заплакал и убежал, – продолжала Сильвия, – а я несколько месяцев подряд со страхом распечатывала все бандероли, боялась, что вдруг там окажется отрезанное ухо Артура Гарвея Ульма!

– Значит, ненавидит искусство, – сказал Мак-Алистер.

Он тихонько посмеивался.

– Но ведь Элиот – сам поэт, – сказала Сильвия.

– Первый раз слышу, – сказал сенатор. – Никогда никаких его стихов не читал.

– А мне он часто писал стихи, – сказала Сильвия.

– Наверное, он больше всего любит писать на стенках общественных уборных. Я часто думал – да кто же это пишет? Теперь знаю кто: мой сын-поэт.

– А он действительно пишет на стенах в уборных? – спросил Мак-Алистер.

– Да, говорят, что пишет, – сказала Сильвия. – Но пишет он самые невинные вещи, ничего неприличного. Когда мы жили в Нью-Йорке, мне многие говорили, что Элиот постоянно пишет в уборных одну и ту же сентенцию.

– А вы помните, что именно?

– Да. «Если тебя разлюбят или забудут, держись стойко!»

– Насколько я понимаю, это – его собственное творчество.

А в это время Элиот пытался усыпить себя, читая рукопись романа, написанного именно тем самым Артуром Гарвеем Ульмом.

Роман назывался «Мандрагоре дай дитя». Это была цитата из стихотворения Джона Донна. На титуле стояло посвящение: «Сострадательной моей Бирюзе – Элиоту Розуотеру». И под этим посвящением – снова цитата из Джона Донна:

К рукописи было приложено письмо, где Ульм сообщал, что книга выйдет в издательстве «Палиндром-пресс» перед самым Рождеством и вместе с книгой «Колыбель эротики» будет выставлена на соискание премии одного из самых крупных литературных клубов.

Вы, наверное, забыли меня, Сострадательная Бирюза, – писал он дальше. – Тот Артур Гарвей Ульм, которого вы знали, заслуживает забвения. Какой он был трус, какой дурак, воображавший, что он – поэт. Как долго-долго он не мог понять до конца – сколько доброты, сколько благородства крылось в вашей жестокости! Как много вы умудрились рассказать мне о моих недостатках, о том, как мне от них избавиться, – и как мало слов вам для этого понадобилось! И вот теперь (четырнадцать лет спустя) перед вами восемьсот страниц моей прозы. Без вас они никогда не были бы созданы, – я вовсе не хочу сказать «без ваших денег». Деньги – дерьмо, и об этом я тоже пытался рассказать в моей книге. Нет, я говорю о том, как вы настаивали, что надо рассказать правду о нашем больном, тяжелобольном обществе и что слова для такого рассказа можно найти даже на стенах общественных уборных.

Элиот совершенно забыл, кто такой Артур Гарвей Ульм, и тем труднее ему было вспомнить, какие наставления он давал этому человеку. Сам Ульм писал об этом настолько туманно, что догадаться было невозможно. Но Элиот был очень доволен, что дал кому-то полезный совет, и даже приятно удивился, читая декларацию Ульма:

«Пусть меня расстреляют, пусть повесят, но я выложил им всю правду. Пусть скрежещут зубами фарисеи, извращенцы с Мэдисон-авеню и всяческие ханжи – этот скрежет мне слаще музыки. С вашей вдохновенной помощью я выпустил из бутылки джинна – всю правду о них, и теперь никогда, никогда не загнать эту правду в бутылку!»

Тут Элиот стал жадно листать рукопись: интересно, какую такую правду открыл Ульм, за что его захотят убить?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Я выкручивал ей руку, пока она не разжала колени, вскрикнув то ли от боли, то ли от восторга (разве поймешь женщину?), когда мой Великий Мститель проник в свои владения…»

Элиот вдруг почувствовал неуместное возбуждение.

– Фу ты, пропасть! – сказал он своему продолжателю рода человеческого. – До чего у тебя все некстати!

– Да, был бы у вас ребенок! – повторил сенатор. Но вместе с глубоким сожалением в нем вдруг проснулось раскаяние: как жестоко, подумал он, говорить о нерожденном ребенке с той самой женщиной, которой не дано было произвести на свет это чудо-дитя.