Мой Невский. Прогулка по главному проспекту - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Попов cтр.№ 9

– Раз на «Крыше» – значит, наш человек!

И я почувствовал себя, наконец, полноправным на «Крыше»! Вспоминаю те годы – и кажется, что я оттуда не уходил. Все помню!

Вот знаменитый актер Симонов, наш Петр Первый из замечательного всеми любимого фильма… Уже седой, но всеми узнаваемый, с розовым, пористым, как бы слегка воспаленным лицом. С двумя роскошными – правда, уже в возрасте – дамами. Одна дама уходит попудриться. Симонов наклоняется ко второй и что-то ей говорит, видимо: «и тебе тоже попудриться бы не мешало!»

Она, кинув на него не то чтобы ласковый взгляд, встает и уходит. И тут же, словно читая мысли, и читая их, видимо, не в первый раз, рядом с Симоновым безмолвно появляется официант с фужером какой-то прозрачной жидкости на подносе. Симонов, кивнув, берет фужер, выпивает, ставит на поднос, и официант так же безмолвно уходит. И тут же сварливый старик превращается в великолепного джентльмена – вскакивает навстречу подошедшим дамам, подвигает стулья… Вечер обещает быть уютным.

Вот я вижу несколько неожиданную для ресторана пару. Седой, вальяжный, очень знаменитый человек, с глазами слегка навыкате, и с ним толстоватый курчавый подросток, почему-то хмурый, чем-то недовольный. Знаменитый писатель Герман и его сын, школьник Леша, о котором ничего замечательного еще не известно тогда. Они что-то заказывают официанту, потом вдруг Леша берет портфель и с недовольным видом раскладывает на крахмальной ресторанной скатерти учебники, тетради и, видимо, дневник – судя по реакции папы.

– Замечательный отец! – комментирует Юрок. – Нашел все-таки время для воспитания сына!

– Но почему в ресторане-то? – изумляюсь я.

– Да у них дома ремонт сейчас! – сообщает Юрок – Приходится им в «Европейской» ютиться!

Я гляжу на этот семейный дуэт не без зависти. Хорошо писатели живут: во время ремонта в «Европейской» ютятся! Надо бы тоже писателем стать, – появляется мысль. И мне приятно и лестно – вдобавок ко всему – что, раскланиваясь со знаменитостями, Юрок неизменно остается со мной как с самым близким другом!

…Еще одна сценка на тему «отцы и дети». За столом – огромный лысый актер Моргунов и его сын, явно начинающий школьник, но при этом как две капли воды похожий на папу. Ссорятся, напирают друг на друга (очень похожи). Потом сынок обиженно встает и куда-то уходит… Может, папа велел срочно позвонить маме, чтобы не волновалась? Сын уходит, а Моргунов-старший тут же хватает тарелку сына и, очень быстро, кромсая на куски, съедает великолепную его отбивную, кидая при этом свирепые взгляды вокруг: вдруг кто-то за что-то его осуждает?!

А вот в углу, где сдвинуты три стола, гуляет компания знаменитых кинематографистов, и Василий Ливанов, несомненно, самый темпераментный там, вдруг вскакивает и восклицает:

– Не трогай лицо! Это мой инструмент!

Публика радостно наблюдает: гуляет кино! Такое уж место – «Крыша».

…Постепенно и наше поколение «набирало вес». Вспоминаю как феномен: у нас еще не было опубликовано ни одного рассказа или стиха, да и написано было чуть-чуть, самое начало… Но мы уже четко откуда-то знали, что мы – состоялись. И как это ни странно, чувствовали мы это, прежде всего, на «Крыше». Советские издательства и журналы знать нас не знали, да и мы их знать не хотели, как-то мы не укладывались в их концепцию… да мы и не хотели в нее укладываться. А на «Крыше» нас уже признавали – это было первое место, где такое произошло. Видимо – самые чуткие люди работали тут. Нас знали по имени, а потом уже и по имени-отчеству, нас почтительно встречали, провожали, усаживали. Именно здесь мы впервые почувствовали свою значимость. Если из нас кто-то излишне погорячился и не хватило денег, нам верили в долг. И мне кажется, мы не подвели.

Естественно, и первые свои гонорары мы несли сюда. Первый в моей жизни гонорар, за детский рассказик, – целых сорок рублей – я, разумеется, потратил на «Крыше». И как потратил! Я был с моим другом Андреем Битовым, также были приглашены четыре знакомых манекенщицы из Дома мод – по две на каждого! И денег хватило. И даже слишком. В какой-то момент Битов, любивший самоутверждаться в активной форме, пошел прогуляться вниз и с кем-то там не поладил. Нам сообщили об этом друзья-официанты. Когда мы сбежали вниз, четыре милиционера пытались прижать Андрея к мраморному полу, но он не давался и даже называл стражей порядка сатрапами, при этом почему-то обвиняя их в том, что они не знают, кто такой Иван Бунин. «Знаем, знаем!» – приговаривали они, постепенно все-таки, «придавливая» нашего богатыря, примерно как лилипуты Гулливера.

…Дальше я передаю слово другому классику, Василию Аксенову, который тоже оказался участником эпизода, но рассказал о своем видении несколько позже. Они с Асей Пекуровской, женой Сергея Довлатова, направлялись тоже на «Крышу». При этом спорили. Василий Аксенов утверждал, что в Ленинграде нет молодых сильных писателей. И тут они вошли в холл и увидели Битова, которого с трудом удерживали в горизонтальном положении четверо милиционеров.

– Вот, например, очень сильный молодой ленинградский писатель! – произнесла Ася, грациозно указывая на распластанного Битова.

Битов поднял голову, увидел Аксенова и кивнул, при этом почему-то оскалясь. Так произошла встреча двух мощнейших литературных поколений (Аксенов все же был на пять лет старше). И как произошла это встреча! Можно сказать, в бою с силами реакции! Довлатов, который был помоложе нас и принадлежал уже к следующему поколению, можно сказать, тоже участвовал в этой встрече – хотя и косвенно, через свою жену, с которой он вскоре развелся… но это неважно. Встретились, на самом деле, три поколения российской литературы! Причем – где! И как! А если считать и Бунина, который тоже тут косвенно участвовал, то и четыре славных литературных поколения встретились в этот миг! Вот какая замечательная тут была жизнь.

Бродский на «Крыше» бывал реже, и из-за надменности своей, сочетаемой с мучительной застенчивостью, держался особняком. Но сидел за столиком, разумеется, не один. В то время он уже входил в моду на Западе, начались его публикации, но здесь мы пока их не видели. Главными признаками его мирового признания были тогда хорошенькие западные славистки, которые ехали к нему косяком, чтобы писать курсовые, и вместо гонораров (валюту нельзя) везли джинсы. Он приводил их за это на «Крышу» и говорил, как было свойственно ему, страстно и без перерыва – так что встревать было глупо.

Один лишь раз мы оказались за столиком – встретились взглядами, поздоровались, пришлось присесть. В тот раз с ним была Марина, худая, большеглазая, с челкой – несчастная его любовь. Иосиф, всегда возбужденный, в этот раз нервничал еще сильней.

– Валега! – надменно, как мне показалось, картавя, произнес он. – Я пгочитал твой гасказик в «Молодом Ленинггаде». Недугственно!

– А я там прочитал твой стишок! – в том же тоне ответил я. То было его единственное напечатанное здесь стихотворение: «Я обнял эти плечи и взглянул»…

– Но это разные вещи! – он горделиво поднял голову. – У меня восходящая метафора, а у тебя – нисходящая!