Мой Невский. Прогулка по главному проспекту - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Попов cтр.№ 15

Дом Искусств официально закрылся в начале 1923 года.

Когда я приехал в Ленинград, еще не будучи школьником, в 1946 году, в этом доме был кинотеатр «Баррикада». Название правильное, большевистское. Помнил ли кто-нибудь, что в этом здании шла когда-то замечательная жизнь?..

Сейчас над всем кварталом Невского между Мойкой и Большой Морской сияет вывеска – «Талеон». Видимо – дальний родственник бывшего здесь «Талона»? Недавно мне удалось попасть туда с одним богатым человеком. Он, как член клуба, прошел сравнительно легко, только отметился у стойки, меня же долго шмонали у магнитного кольца, изымая из карманов все железное, включая скрепки, потом совали мой паспорт в какое-то устройство, которое упорно отвергало мою паспортину. Только исключительная воспитанность охраны позволила ей так долго возиться со мной и не вытолкать в шею, как это происходит в других роскошных заведениях Невского, где висят «гостеприимные» вывески: «Вам может быть отказано в обслуживании без объяснения причин». Здесь причины не скрывались. Наконец, встрепанный, я прошел и погрузился в новокупеческую роскошь, успев подумать, что при такой бдительности они не скоро получат в свой клуб нового Пушкина. Тем более – у входа висело объявление: «Перерегистрация клубных карт. Стоимость годовой карты – 10000 долларов». А Пушкин, как мы знаем, все время сидел без денег и такую сумму навряд ли набрал бы. Но для самого Пушкина это не страшно – он гений и так.

Роскошный «Талеон» с развевающимися у входа флагами всех стран. Забыто, что здесь было в другие эпохи? Мемориальная доска Грибоедова, правда, есть. А как же другие гении, жившие здесь?.. Но не портить же этими бесчисленными досками только что отреставрированный под старину роскошный фасад!

…Хранить надо не только древнюю историю, но и ту, при которой жили мы. Помню, отец рассказывал, что в Строгановском дворце жили в тридцатые годы лучшие специалисты Всесоюзного института растениеводства, профессора, академики. Кто это помнит теперь?..

Идем дальше по Невскому, приближаясь к Адмиралтейству, как бы замыкающему Невский. Впрочем – скорее, это не конец, а начало: Невская першпектива возникла как просека, которую вели от Адмиралтейства, где строили на Неве корабли, к скрытой в чаще лесов Александро-Невской лавре.

Повторю уже рассказанное: корабельщики и монахи прорубались через леса навстречу друг другу – предполагалось, что просека получится абсолютно прямой и из морского центра – Адмиралтейства будет виден духовный центр – Лавра. Однако лазеров тогда не было – да, думаю, что у нас и с лазером бы промахнулись. Одно из самых распространенных ныне выражений: «не срослось».

В результате сошлись на площади, где стоит теперь Московский вокзал, криво и слегка под углом – из морского центра духовный центр не видать. Хотя кривизна – вообще редкость для Петербурга. И каждый раз она чем-то объяснима.

Последние улицы, пересекающие Невский – большая Морская и Малая Морская, населенные прежде корабелами, а после ставшие самыми шикарными в городе, тоже чуть искривлены: домики строились вдоль Мойки, а она криво течет.

Живу я, волею судеб, как раз на пересечении Невского и Большой Морской, в следующем после Дома искусств» доме 13 – тоже историческом… Тут внизу был оружейный магазин, где, по одной из легенд, секундант Данзас покупал револьверы для пушкинской дуэли. Кроме того, тут был и знаменитый картежный вертеп, где, волею Пушкина, проигрался Германн из «Пиковой дамы». А еще тут проигрался и сам Пушкин – да еще аккурат перед свадьбой! Но я – осторожно скажу – кажется выиграл – хотя бы уже тем, что здесь поселился. Как это произошло?

В 1988 году из Парижа в Петербург привезли последнюю поэтессу Серебряного века, подругу Гумилева, Ирину Одоевцеву и поселили в этом доме, только что прошедшем капитальный ремонт, в бывшем служебном флигеле в длинной несуразной квартире, бывшей коммуналке, окнами во двор. Так было надо. Мол, у нас все в порядке, и эмигранты теперь едут назад.

Когда-то Одоевцева была знаменита, мало того – очаровательна. Настоящее ее имя – Рада Густавовна Гейнике. Ее отец, Густав Гейнике, был богач. Раннюю юность она прожил у отца в Риге, и о бурных событиях своего отрочества и ранней молодости она рассказала в романе «Ангел смерти» и книге «Девять повестей». В 1918 году она приехала в Петербург и сразу оказалась среди молодых писателей и поэтов, входивших в студию «Цех поэтов», которой руководил Гумилев. Чуковский, хорошо ее знавший, вспоминал: «Она была женщиной с примечательной внешностью: гибкая, тонкая, с узким лицом, с узкими длинными пальцами, с пышнейшей короной темно-рыжих волос цвета старой бронзы, с зеленовато-голубыми глазами, очень тонкой кожей той особой белизны, которая бывает только у рыжих».

В одной из своих ранних баллад она говорила о себе как о перевоплощении кошки. Гумилев в посвященном ей стихотворении «Лес» называл ее «женщиной с кошачьей головой»…

«Она в своей стремительной кокетливой речи не произносила по крайней мере половины букв русской азбуки – что почиталось признаком величайшей изысканности. Она была всего только юной студисткой, а важные члены студии, признанные поэты студистов, почти не замечали и держали себя с нами свысока. И вдруг все переменилось. Рада Гейнике, сделавшись Ириной Одоевцевой, стала центром всего примыкавшего к «Цеху поэтов» круга, стала душой этого круга, предметом его восхищения и почитания.

Все знали тогда посвященное ей стихотворение Гумилева «Лес», которое заканчивается так:

А Георгий Иванов влюбился в нее пламенно, бурно и так, что об этом сразу узнали все. Он бегал за ней и робел перед нею, и помню, отец мой с удивлением говорил мне, что не ожидал в нем способности так по-мальчишески робко и простодушно влюбиться в женщину. Через несколько месяцев он женился на ней».

В 1921 году, после ареста Гумилева, арестовывали и причастных, и непричастных – и Одоевцева с Ивановым уехали за границу.

Большой знаток петербургской истории и литературы, автор замечательной книги «Невская першпектива», Серей Сергеевич Шульц, написал:

«Ни их стихи, ни их проза не публиковались в советских изданиях, но кое-что доходило до нас. В 1953 году мне удалось достать сборник воспоминаний Георгия Иванова «Петербургские зимы», изданный в 1952 году в Нью-Йорке издательством имени Чехова, и вместе с этой книгой – и перепечатки многих его стихов, написанных за рубежом».