Что за рыбка в вашем ухе? - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Беллос cтр.№ 47

Страница

то перевод Бубера — Розенцвейга, который сохраняет переносы текста на иврите, как и многие другие особенности древнего языка, по-английски выглядел бы примерно так:

И Найда, и Бубер занимались переводом с «языка истины» на разговорный язык — оба переводили ВНИЗ, как и Лютер, Ройл и переводчики короля Якова. Поэтому серьезное различие между ними заключается не в направлении перевода, а в положении языков оригинала и перевода в мировой иерархии языков: иврит, немецкий, нидерландский и малайский здесь не взаимозаменяемы. Но главное отличие состоит в том, как они оценивали потребности и желания своей целевой аудитории. Ройл считал, что суматранцам XVII века следовало ознакомиться с содержанием и общим смыслом библейской истории, а с точки зрения Бубера, немецким евреям Веймарской республики необходимо было узнать, во что верило подлинное, изначальное еврейское сообщество. Эти различия привели к любопытным поворотам и петлям в истории переводов, куда более извилистой, чем можно было теоретически предсказать.

Форенизационный подход Бубера характерен для тех крупных проектов по переводу ВНИЗ — с греческого на сирийский, с итальянского на французский и с латыни на большинство западноевропейских языков, — которые оказали долгосрочное влияние на принимающий язык. С другой стороны, крайне адаптивные подходы Ройла и Найды, очевидно, чаще встречаются при переводе ВВЕРХ — с разговорных языков, будь то региональные диалекты или экзотические наречия, на центральные языки, которые не очень заинтересованы в оригиналах. Таким образом, современные переводы Библии повернули вспять вековые тенденции.

Настаивая на том, что целевая (иностранная) культура заслуживает как можно большего уважения, Найда рекомендовал такие способы перевода священных текстов ВНИЗ, которые чаще применяются при переводе ВВЕРХ. В то же время Бубер с его подчеркиванием экзотики (а за ним и француз Анри Мешонник) стремился бережно сохранить коренные отличия ныне почти недоступной культуры и формы речи и пропагандировал способы перевода, которые в последние несколько тысяч лет обычно применялись при переводе ВНИЗ.

Обе методики рассчитаны на уважительный подход к тому, что заслуживает уважения: здесь нет конфликта мотивов. При этом Бубер не испытывал особого пиетета перед лингвистическими нормами современного немецкого, а Найда не считал, что особые свойства снега важнее, чем передача основной мысли.

То, до какой степени каждая из этих переводческих концепций может повлиять на принимающий язык и культуру, зависит не от достоинств переводческих методов и не от талантливости переводчиков — а от объема. Отвлекшись от особенностей библейского перевода, мы можем сказать, что объемы взаимных переводов между любыми двумя языками никогда не совпадают и чаще всего различаются весьма существенно. Направление преобладающего потока дает ключ к пониманию того, что есть перевод ВВЕРХ и что происходит внизу.

Влияние некоторых переводов Библии на принимающие языки оказалось глубоким и продолжительным. Библия Лютера считается первым образцом современного немецкого языка, а Библия короля Якова — неизменная точка отсчета в истории английского. Однако для перевода в целом это нетипично. Редкому переводчику удается хотя бы слегка всколыхнуть принимающую культуру. А вот непрерывный поток переводов в определенной области всегда приводит к изменениям в целевом языке.

Понимая это, Фридрих Шлейермахер объяснял, как лучше всего переводить древних греков на немецкий. Не какая-нибудь одна книга, утверждал он, а только широкомасштабный перевод греческой философии и драматургии приводит к тому, что немецкий язык «расцветает и входит в полную силу в многообразных соприкосновениях с чужим» ^{[92] {106}}. Однако изменения в целевом языке могут происходить совершенно по-разному, в зависимости от отношений между дающим и принимающим обществами.

Например, переводы французской литературной критики на английский в 1960–1990 годы придали абстрактному английскому дискурсу о литературе небывалый французский колорит. И наоборот: французский язык светской хроники заметно преобразился под влиянием массового импорта англоязычного стиля: в выражении la presse people ^[93] (произносится pi-pol) безошибочно распознаются признаки так называемой гомогенизации языков.

И дело не ограничивается вокабуляром. Например, небольшие, но существенные изменения в оформлении диалога в шведской литературе явно восходят к переводам английских романов ^{107}. В современной английской художественной прозе то и дело встречаются такие конструкции:

1. «Don’t try,» she said with disdain ^[94].

2. «It doesn’t matter,» he said calmly ^[95].

3. «And now you must go to sleep,» he said in a tone that was friendly but authoritative ^[96].

4. «Get out,» said Frank abruptly ^[97].

Страница