Тихий дом - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 5

Игнат, казалось, ушам своим не поверил, пытаясь сообразить, в чем же тут подвох. Первым делом он подумал о том, что настойчивое предложение посещать частные уроки – не что иное, как вымогательство педагогом взятки за оценку, ловко замаскированное под репетиторство. Однако ни на первом, ни на втором, ни на третьем занятии Погодин так и не поднял вопрос об оплате. Он спокойно и непринужденно разжевывал Игнату учебный материал и отпускал с миром. Заинтригованный Тищенко по-тихому навел на факультете справки и выяснил, что Мирослав Дмитриевич Погодин, оказывается, мажор, олигарший сын и в тех жалких крохах, которые, в принципе, может вытрясти из скромного семейства своего ученика, уж точно не нуждается. Даже если каждый член семьи Тищенко продаст по почке. «Чего же он от меня хочет? – недоумевал Игнат, наблюдая за тем, как педагог тратит на него свое свободное время, исправно появляясь в аудиториях в назначенное время: —Скучно ему, что ли?»

Отчасти это было правдой. Погодин действительно искал для себя новое занятие. После недавних потрясений в Тибете он не был готов к одиночеству в тех масштабах, которые прежде казались ему нормой. Оставаясь наедине с собой, он неизменно начинал думать о случайных и бессмысленных смертях, свидетелем которых ему пришлось стать. О детском удивлении в глазах человека, врасплох застигнутого пулей. О холодном черном брезенте, небрежно брошенном на труп того, чья жизнь была примером для него самого. О сотнях, а может, и тысячах других жизней, оборванных по прихоти человека, возомнившего себя вершителем судеб. Человека, который был ему не чужим. И чем навязчивей воспоминания, яркие и четкие как явь, шокировали его сознание внезапными ослепительными вспышками, тем сильней Мирослав хотел отделаться от них навсегда.

Избавиться от душевной боли можно было обесценив ее. Многократно прогнав воспоминания, а вместе с ними и все пережитые чувства через жернова памяти, пока наконец они не перемелются в самую никчемную муку и не просыпятся сквозь пальцы отжившим прахом. Другой вариант – пойти по пути просветления. Осознать бренность мира, тщету стремлений и надежд, проникнуться мимолетной, сиюминутной природой жизни и смерти, приноровиться смотреть на свой и чужой жизненный путь отрешенно. Он чувствовал, что как никогда близок к этому. Что стоит ему пожелать – и призрачная пелена, ограждающая будничное мировоззрение от вселенского безразличия, дрогнет перед ним и откроет путь за свои пределы. Иногда ему снилось колесо сансары – то, что он увидел у подножия Кайласа в снопе лучей ослепительно белого света, теряя сознание. Оно вращалось перед ним гипнотическим кругом, являя взору калейдоскоп миров, ограниченных кармой. Увеличиваясь в размерах, оно надвигалось на Погодина самой сердцевиной – центром схождения миров, и Мирослав угадывал в нем точку мистического перехода, но не спешил войти в эту дверь.

Он еще не решил, какой вариант для него предпочтительней: обесценивание переживаний делает человека жесткосердным, а просветление – безразличным ко всему, не способным испытывать ни радость, ни горе. Он медлил с выбором, втайне надеясь побыть еще вполне живым, уязвимым, но способным переживать всю полноту земных страстей. А потому он искал способ отвлечься, перенести фокус внимания с внутреннего на внешнее.

Другая причина его готовности совершенно безвозмездно тратить свое время на Игната Тищенко крылась в том, что Мирослав считал людей самым интересным из всего, что только есть на земле. Вглядываться в их глубины он мог бесконечно. Сколько душ на планете, и все они отличаются друг от друга – эдакий калейдоскоп микрокосмов, который никогда не повторяет рисунка. В том, как по-разному складываются цветные стеклышки внутренних миров, Погодин умел разглядеть историю – будто книгу прочитывал. В каждой – уникальный рисунок боли и радости, слабости и преодоления, игра света и тени. Но в отличие от книг, где рассказ начат и закончен, внутренние миры людей переменчивы, подвижны – как закат на фотографии и в реальности.

Та история, которую Погодин читал в Игнате Тищенко, как нельзя лучше подходила, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, от всех этих навязчивых размышлений о природе добра и зла, путях просветления и монохромной пустой изнанке вечности. История Игната была веселой, непредсказуемой, авантюрной. Тищенко был живым, по-настоящему. Все в нем искрилось жаждой жизни, торопилось за эмпирическим опытом, звенело как коробка с мальчишескими игрушками. И Погодин не жалел о времени, проведенном в его компании.

Вот и получалось, что Мирослав тратил свое время на Игната не с обреченностью педагогических будней, а с удовольствием. Впрочем, сам Тищенко радости от этого общения, похоже, не разделял. На дополнительные занятия он являлся с таким видом, будто всходил на эшафот. Но куда ему было деваться? Погодин вел один из профильных курсов, и без знания его дисциплины надолго задержаться на факультете у Игната шансов не было. А вылететь из института ему, судя по всему, очень не хотелось.

Гранит философской науки давался Игнату трудно. Не потому, что ему не хватало способностей, а потому, что не хватало желания его разгрызть. Он вынужденно выслушивал пламенные речи педагога, но всем своим видом демонстрировал смертную скуку. «Ничего-ничего, Тищенко, я из тебя сделаю человека, – в шутку подбадривал его Погодин. На что тот обиженно сопел и смотрел на доброжелателя исподлобья. Проявления такой непосредственности умиляли Погодина до счастья.

Лишь однажды калейдоскоп радужных стеклышек, в котором отражался Игнат, на мгновенье помутнел, сменил палитру на мрачные тона. Случилось это, когда Мирослав заметил на его запястье свежие шрамы. На частном уроке, с унылым видом выслушивая лекцию, Тищенко по привычке подпер щеку ладонью, и рукав рубашки с оторванной пуговицей скользнул вниз. Ткань обнажила бурые тонкие полоски на коже, которые складывались в некое подобие рисунка.

– Что это? – Ошалело спросил Погодин и подошел к Игнату ближе.

Тищенко поморщился, хотел было спрятать улики, дернул рукав. Но куда уж там. Мирослав вцепился в его запястье мертвой хваткой, разворачивая порезы к свету, изучая их характер и глубину.

– Я спрашиваю тебя, Игнат, что это? – Держа первокурсника за руку, он, казалось, пытался заглянуть в самую его душу, а тот, в свою очередь, с удивлением наблюдал, как глаза педагога из насыщенной, будто бархатной, синевы линяют в жесткий, ледяной индиго.

– Мирослав Дмитрич, ну не надо драмы. Что вы переполошились как отец родной? Это не то, о чем вы подумали.

– Порезы от бритвы на запястьях – это не то, о чем я подумал? Уверен? – С голосом Погодина тоже произошли странные метаморфозы, и Игнат понял, что сейчас лучше не испытывать его терпение.

– Зуб даю! Это не попытка суицида, всего лишь проверка одной теории.

– Какой еще теории?

– Теории о пути в Тихий дом.

Мирослав молчал, но, судя по тому, что он продолжал удерживать запястье Тищенко и буравить его взглядом, было ясно – он ожидает более убедительного и развернутого объяснения. Игнат быстро сообразил, что с этим придется смириться.

– Вы, Мирослав Дмитриевич, вряд ли об этом что-то знаете, но есть такие люди, нетсталкеры, они занимаются тем, что исследуют просторы Интернета в поисках всего странного, необычного, загадочного, мистического, если хотите. Конечная цель поисков – Тихий дом, самое дно сети, апогей виртуальности, портал в другое измерение. Как до него добраться, наверняка никто не знает, но теории существуют разные. Более или менее бредовые. Я решил проверить все. Просто на всякий случай. Мало ли. Вот я и проверил на днях теории о том, что в Тихий дом можно попасть, проснувшись в определенное время ночи, проведя некие манипуляции с компьютером и вырезав на коже слова «Тихий дом».