Майяри старалась обходить поселения, но к середине дня неожиданно наткнулась на одно из них. Сперва она увидела двух мужиков-оборотней и поспешила спрятаться. Того, что её учуют, девушка не опасалась. Для этого им пришлось бы оказаться рядом с ней не менее чем в сажени. Оборотни, весело похохатывая, прошли мимо. На поясе у каждого из них моталась связка убитой дичи.
Появление мужчин хоть и насторожило Майяри, но не напугало. Рано или поздно она всё равно столкнулась бы и с охотниками, и с собирателями дров, и с рыбаками. Местность здесь всё же обжитая. Но, когда на окраине леса показался свеженький тын, Майяри растерялась. Карта у неё была хорошая, но на ней этой деревеньки не было. Пришлось делать большой крюк, чтобы не попасться на глаза местным. Потом Майяри долго сидела среди валежника, и так и сяк крутив карту. Пришлось с досадой признать, что за год сидения на болотах могло измениться что угодно.
Ближе к вечеру заморосил противный ледяной дождик. Одежда девушки очень быстро вымокла, и ей пришлось искать укрытие. Нашлось оно в заброшенной берлоге под корнями раскидистого дуба. Почти полчаса Майяри стучала зубами, пытаясь согреться в мокрой одежде, а потом всё же вспомнила, что она вообще-то маг. От высушенной ткани не очень приятно запахло жжёной травой, но стало значительно теплее. Девушка уже по привычке напрягалась, ожидая, что болота покарают её недомоганием, но сила внутри бурлила радостно, вселяя в неё бодрость. Как-то странно было осознавать, что теперь можно не сдерживаться. Видимо, привыкать ей придётся не только к своему старому миру, но и к прежней себе.
Задремав под мерный шелест дождя и тихие завывания ветра, Майяри проспала до самого утра и проснулась от дикого холода. С трудом распрямив закоченевшие руки и ноги, девушка выбралась наружу и увидела, что траву и деревья покрыло изящное узорочье инея.
— На юг! На юг! — стуча зубами, решительно пробормотала Майяри и потопала дальше. Сперва нужно согреться, а завтрак подождёт.
Шидай ногой открыл дверь в кабинет харена и осторожно внёс внутрь две чаши травяного отвара, от которых поднимался густой пар. Утро выдалось холодным, а здание сыска протапливалось не очень хорошо. Сам господин на холод не жаловался, но нога у него не гнулась совсем. Обматывать её мехом, как предложил лекарь, он отказался, и теперь больная конечность покоилась на низеньком табурете. На большее харен не согласился.
Поставив на стол одну из дымящихся чаш, Шидай недовольно посмотрел на открытую створку окна и, отхлебнув из своей чаши кипяток, пошёл её закрывать.
— Посланник? — полюбопытствовал он, возвращаясь к столу.
Ранхаш кивнул и отложил короткое письмо во внушительную стопку прибывших ранее посланий. Лекарь смерил стопку взглядом и щедро хлебнул отвар.
— Сколько всего писем ты послал? Тут ответов уже больше сотни.
Почти два дня харен потратил на то, чтобы связаться со командирами гарнизонов, данетиями городской стражи других городов, начальниками небольших застав, чтобы попросить их о содействии в поиске преступницы. Он решил оцепить область на расстоянии двухсот вёрст от Санариша и закрыть все границы.
— Двести семьдесят два, — ответил Ранхаш и вскинул глаза, услышав стук в окно.
На карнизе сидел встрёпанный, недовольный жизнью воробей.
— Ого, — только и выдохнул Шидай, но особо удивлённым не выглядел, и пошёл впускать пташку.
Харен же не стал добавлять, что двести семьдесят два письма он отправил только местным, а ещё около восьмидесяти писем — он точно не считал — были направлены пограничникам.
Шидай принёс озябшую птаху и грузил её на стол. Ранхаш быстро отцепил от ледяной лапки послание и, бегло почитав его, убрал в стопку. Воробей, возмущённо щебеча, прошёлся по столу, а затем вспорхнул на голову харена и, удовлетворённо клекоча, начал устраивать в его волосах гнездо. Харен помрачнел, но прерывать деятельность наглой птахи не стал. Шидай издевательски захохотал, но ничего не сказал: прошлым днём, когда посланники прилетали целыми стаями, ситуация была ещё комичнее. Озябшие птички в поисках тепла почему-то жались к холодному харену.
— Какое это послание? — интересовался Шидай, ненавязчиво подталкивая дымящуюся чашу ближе к господину. Тому понадобится тепло хоть бы для того, чтобы греть всех тех маленьких созданий, что так доверчиво к нему жались.
— Двести второе, — Ранхаш всё же не выдержал и устало потёр глаза. Несколько бессонных ночей всё же давали о себе знать.
— Отказы есть?
— Нет.
Шидай хмыкнул. Ну, конечно, никто не откажет правнуку самого Шереха!
— Тогда, может, домой? — предложил лекарь. — Посадим на твоё место Варлая, пусть принимает корреспонденцию и отогревает птичек. А то в решающий момент, когда девчонку найдут, ты даже на дракона влезть не сможешь. Это я тебе как твой личный лекарь обещаю, — последнее прозвучало весьма угрожающе, Ранхаш даже предостерегающе посмотрел на Шидая. Мол, только посмей!
И всё же харен поднялся со своего места, выпутал из волос разъярившуюся птичку и, ссадив её на стол, направился на выход.
Пока Шидай отдавал распоряжения Варлаю, Ранхаш набросил на плечи плащ и теперь смотрел на снующих по улицам горожан. Плющ, наползший на карнизы окон, серебрился инеем и от этого казался диковинной рамой, а сами окна — живыми картинами. Подошедший со спины лекарь по-панибратски обхватил харена за плечи и тихо спросил:
— Ну? Домой?
На краткое мгновение в груди всполохнуло тёплое позабытое уже чувство. Но Ранхаш поспешил его задавить и, вывернувшись из-под руки Шидая, направился к двери.
Лекарь нагнал его уже за порогом, на ходу натягивая плащ.
— Слышал новость? — весело спросил он, залезая следом за Ранхашем в экипаж. — Про нашего Викана? Мне Варлай рассказал, что он опять влез в неприятности.
— Серьёзно? — в голосе харена прозвучало такое редкое веселье. — А я уже начал беспокоиться, что с ним что-то не то.
— Он сейчас вроде бы дома отлёживается, — ободрённый интересом господина, лекарь продолжил рассказ с ещё большим энтузиазмом. — Представляешь, решил к оборотнице из Сумеречных гор подкатить! Понадеялся на своё природное обаяние.
— Сумеречница? — повторил Ранхаш.
— Ага, — весело подтвердил Шидай. — Сам же знаешь, какие они. Все в покрывалах, яркие, как экзотические птички, вот Викан и повёлся, позабыв, что для тех любое внимание со стороны мужчины сродни лишению девственности. А она ещё и с братом была. Викан ей подмигнул, девчонка побледнела, а потом в слёзы. Брат, естественно, разъярился. Насилу разняли. Данетий Трибан хотел Викана на неделю в камеру упечь, чтобы в следующий раз головой думал. Но в итоге отстранил от дел на пять дней.
— Стоило бы посадить.
— Стоило бы, — согласился с господином Шидай. — Викан ведь понимал, какими неприятностями могла обернуться его выходка. Но он всё же знает подход к женщинам. Дочке данетия всего семь лет, а наш мерзавец Викан её уже очаровал, и малышка так плакала, что отец всё же смилостивился и…