Обмен репликами оказался безжалостно коротким.
Ударный крейсер представлял собой сверкающий город в космосе, более чем в три раза превосходящий «Эллипс» по размерам. Ясно, чем закончится столкновение фрегата с кораблем таких габаритов.
Кларион выразила желание поиграть с фрегатом в кошки-мышки в пространстве Ока перед тем, как выпотрошить. Композитор скромно, но твердо отклонил ее просьбу. Однако колдун не стал препятствовать, когда та использовала лэнсы «Диадемы», чтобы разрезать добычу на части. Она наслаждалась постепенным разрушением, пока не осталась лишь медленно дрейфующая искалеченная туша. Она была сильно повреждена, но поддержание жизнеобеспечения всё еще оставалось возможным.
Экипаж на борту «Эллипса» должен был оставаться в живых еще какое–то время. Достаточное для того, чтобы Композитор мог подняться на борт и собрать плоды своего тщательного культивирования.
На протяжении всей своей жизни Диренку удалось познать только одну постоянную величину. Боль. Боль от цепей, от жестокости хозяев, от ограничений, которые терпели рабы. Боль от насилия над другими рабами в бойцовских ямах в темноте коридоров «Бойцовой псины». Боль от их убийства, от победы и от выживания. Боль от осознания того, что он продолжит жить и перенесет еще больше страданий.
Шрамы на его теле запечатлели это, равно как и память озверевшего разума. Все эти мгновения кровопролития, тяжкого труда и отчаяния вдруг исчезли из воспоминаний. Стали бледным пятном в сравнении с тем, что мучило его сейчас.
Диренк испытывал палитру чувств, превосходящую все то, что он мог себе представить. Проведя жизнь в рабстве у тех, кто поклонялся Богу Крови и Войны, с безумными алтарями, принимавшими только черепа и всё еще бьющиеся сердца, Диренк ощутил прикосновение божественной силы другой природы. Существа, приносящего удивительные, непостижимые дары, единственной ценой которых была радость от их получения.
Он чувствовал дыхание Слаанеш.
Словно на секунду ему удалось увидеть звездный свет сквозь пелену удушающего смога фабричного мира, но и это у него отняли. Мимолетное прикосновение невообразимого наслаждения. Те, у кого теперь был поводок Диренка, отказывали ему во всем, кроме того, чтобы он дышал божественным мускусом, подаваемым в респиратор. Он втянул его в себя, как только ощутил аромат феромонов. Мучение от воссоединения амброзии с голодными чувствами исчезло так быстро. Даже с такой умеренной радостью он не был в состоянии вернуться к унылому существованию, которое он когда–то вёл, к жизни избитого и жалкого животного на службе у XII легиона. Там к нему относились хуже, чем к скоту, его окружали убийцы. Ему хотелось большего.
Диренку показалось, что он ощутил вкус настоящей жизни, как только вдохнул туман. То, что он чувствовал в данный момент, оказалось похуже смерти. Без амброзии он задыхался.
Цепи вокруг горла Диренка брякнули, сдавливая его даже сквозь плотный скафандр. Из–за толстого материала у Диренка было предобморочное состояние после прогулок по верхним палубам корабля, хозяева которого даже не удосужились упомянуть о том, что он называется «Диадема». Шквал света и звуков ошеломлял, словно путешествие сквозь бешеное течение штормового моря. Это короткое путешествие и оставило его страдать от тошноты в почти полной слепоте.
Еще один дразнящий вдох мускуса удержал его на ногах. Он последовал за сгорбленной мутировавшей фигурой, держащей цепь, и шагнул сквозь узкий люк-диафрагму в стене. Диренка потрясли кромешная тьма и тишина, окутавшие его. На мгновение ему показалось, что он потерял сознание, но тут ошейник сняли, а громоздкий шлем сорвали с его головы под звук шипящего под давлением воздуха. Янтарные полосы потрескивающей и жужжащей энергии люменов вспыхнули наверху.
Диренк стоял в проходе тесной цилиндрической комнаты. По обе стороны от него сидели молчаливые фигуры людей-машин, запертых на тронах с креплениями. Их тела представляли собой ужасный симбиоз плоти и серебра, превосходящий неуклюжую грубость боевых сервиторов. Извивающиеся, резко очерченные творения гибкого и гладкого вида. Лаз-карабины, сегментированные хлысты и клинки, заменявшие их руки от локтя, выглядели так, словно те родились с ними. Каждый из них был особенным, индивидуальным воплощением одного и того же видения, способного создать неразлучную комбинацию из органики и техники. Диренк не понимал, где кончаются их тела из крови и костей и начинаются машины.
— Добро пожаловать, малыш, — голос заставил Диренка упасть на колени. Он съежился, прижавшись к голеням механического симулякра совершенной человеческой женщины, когда рядом раздалась тяжелая поступь керамитовых сабатонов. Плавный скрип кончиков пальцев последовал за мягко лязгающими шагами. Звук исходил из–под бахромы плаща, сотканного из всех возможных органов чувств. Носы уловили запах Диренка, а налитые кровью глаза в одночасье уставились на него.
— Тебе нравятся питомцы Оливо? — Композитор указал на ряды сервиторов. — Что подумал бы Красный Мир, если бы увидел, как восхитительно он огранил плоть?
Колдун хихикнул, и из–под его сияющего шлема донесся ужасающий звук. Он остановился в конце туннелеобразного помещения, сел на пустой трон и пристегнулся. Палуба под ладонями Диренка завибрировала.
Он находился внутри абордажной торпеды.
— Я собираюсь достать знания огромной важности, и ты внесешь свою лепту. Можешь гордиться собой.
Он указал на трон напротив себя, но Диренк, как вкопанный, остался стоять на коленях.
После долгого молчания Композитор склонил голову набок.
+Ты должен обезопасить себя, если хочешь пережить наше путешествие.+
Диренк закричал от режущего давления голоса колдуна внутри своей головы. Композитор снова откинулся на спинку трона. Раб взял себя в руки, кровь капала из его носа на палубу. Он поднялся, пошатываясь, доковылял до трона и застыл.
Оказаться в ловушке, обездвиженным на троне, прямо напротив неподвижного Композитора, оказалось самым страшным из всех ощущений в жизни Диренка. Отголоски разума полубога-колдуна всё еще стучали по внутренним стенкам его черепа, как осколки наэлектризованного льда. Колдун всё еще оставался внутри его мыслей и прекрасно знал, что раба охватила паника.
Вздохнув, Композитор достал флакон из кожаного мешочка на поясе. Он открыл пузырек и высыпал на ладонь маленькую порцию фиолетово-розового порошочка.
Тело Диренка рванулось вперед, не дожидаясь, пока разум осмыслит увиденное.
— Для путешествия, — произнес колдун, и порошок вихрем взмыл над его ладонью. Если бы он не стал зависим от наркотика, он видел бы реальное положение дел — раб был опутан веревками со всех сторон, и сейчас они натянулись по прихоти жестокого кукловода. Но такая ясность оказалась выше его понимания. Розово-пурпурное облако задрожало и поплыло в сторону Диренка, окутывая лицо. Абордажная торпеда приготовилась к запуску.
Зрачки раба закатились. Восторг, опустошающие волны сокрушительного восторга. Диренк растворялся в них. Картины и звуки окружающего мира исчезли, и он остался один на один с блаженством.