Трудно быть человеком - читать онлайн книгу. Автор: Мэтт Хейг cтр.№ 30

– Я слышал, что ты почти не ешь, так что скорее Гёдель, чем Риман, – сказал Ари. Под Гёделем, как я позже узнал, он подразумевал Курта Гёделя, другого немецкого математика. Гёдель считал, будто все пытаются его отравить, и поэтому совсем перестал есть. В контексте такого определения помешательства Ари выглядел просто эталоном здравого ума.

– Нет. Я ничем таким не страдаю. И уже ем. В основном бутерброды с арахисовой пастой.

– Это больше похоже на Пресли ^[7], – со смехом сказал Ари. А потом посерьезнел – я это понял по тому, что он глотнул и больше не засовывал еду в рот. – Понимаешь, дружище, простые числа, блин, опасная штука. Опасная, мать их! От них можно рехнуться. Они как сирены. Манят своей холодной красотой, и не успеешь оглянуться, как крыша уедет. Когда я услышал о твоей эксгибиционистской эскападе, то решил, что ты уже соскочил с катушек.

– Нет, – сказал я. – Я вернулся на свои рельсы. Как поезд. Или видеокамера.

– А Изабель? У вас с Изабель все хорошо?

– Да, – сказал я. – Она моя жена. И я люблю ее. Все хорошо. Хорошо.

Ари нахмурился. Потом на секунду отвлекся – глянуть, не подобрался ли «Кембридж Юнайтед» к мячу. И, по-моему, испытал облегчение, когда увидел, что нет.

– Правда? Все хорошо?

Я понял, что ему нужно больше информации.

– «Я до любви не жил».

Ари покачал головой, и на лице его возникло выражение, которое я теперь смело могу назвать замешательством.

– Кто это? Шекспир? Теннисон? Марвелл?

Я замотал головой.

– Нет. Это Эмили Дикинсон. Я читаю много ее стихов. А еще Анну Секстон. И Уолта Уитмена. Мне кажется, поэзия многое говорит о нас. Ну, о нас, людях.

– Эмили Дикинсон? Ты цитируешь Эмили Дикинсон на футболе?

– Да.

Я почувствовал, что снова выпадаю из контекста. А контекст – это все. У людей ничего не работает единообразно для всех случаев. Непонятно! Скажем, где бы ты ни находился, в воздухе всегда есть водород. Но это, пожалуй, единственный пример постоянства. Что такого особенного в футболе, если цитирование поэзии становится неуместным? Я понятия не имел.

– Точно, – сказал я и умолк, пережидая мощный коллективный стон, которым болельщики встретили гол от команды «Кеттеринг». Я тоже застонал. Вообще-то, стоны – занимательный и однозначно самый приятный аспект спортивных зрелищ. Правда, я, наверное, немного перестарался, судя по взглядам соседей. А может, они просто видели меня в Интернете.

– Ладно, – сказал Ари. – И как Изабель ко всему этому относится?

– Ко всему?

– К тебе, Эндрю. Что она думает? Она знает о… ну, ты понимаешь? С этого все началось?

Мой час наступил. Я глубоко вдохнул.

– Ты о секрете, который я тебе рассказал?

– Да.

– О гипотезе Римана?

Его лицо растерянно смялось.

– Что? Нет, дружище. Если только ты не ходишь налево с гипотезой.

– Так что за секрет?

– Что у тебя шуры-муры со студенткой.

– О, – с облегчением выдохнул я. – Значит, я точно ничего не рассказывал тебе о работе, когда мы последний раз виделись?

– Точно. Хотя на тебя и не похоже. – Он посмотрел на футбольное поле. – Так что, ты думаешь признаваться насчет студентки?

– Честно говоря, у меня немного помутилась память.

– Очень удобно. Идеальное алиби. Если Изабель узнает. Хотя для нее ты и так не герой матча.

– Ты о чем?

– Не обижайся, дружище, но ты рассказывал, каково ее мнение.

– Каково ее мнение… – я замялся, – обо мне? Ари затолкал в рот последнюю пригоршню чипсов и смыл ее в желудок омерзительным фосфоросодержащим кислотным раствором, называемым кока-кола.

– По ее мнению, ты эгоист и гад.

– Почему она так думает?

– Возможно, потому что ты и есть эгоист и гад. Впрочем, все мы эгоисты и гады.

– Разве?

– О да. Это заложено у нас в ДНК. Докинз давным-давно нам это все разъяснил. Но у тебя, старик, ген эгоизма перешел на новый уровень. Подобный ген был, пожалуй что у кроманьонца, который размозжил камнем голову предпоследнему неандертальцу, а потом развернулся и изнасиловал его жену.

Ари улыбнулся и продолжил смотреть матч. Матч был долгий. Где-то во Вселенной образовались новые звезды, а где-то перестали существовать старые. Не в этом ли смысл человеческого существования? В удовольствии смотреть футбол – или по крайней мере в непринужденной простоте этого занятия? Наконец игра завершилась.

– Здорово было, – солгал я, когда мы выходили со стадиона.

– Разве? Мы проиграли четыре – ноль.

– Да, но пока мы смотрели, я ни разу не задумался о смерти и множестве других трудностей, сопряженных с тем, что мы смертная форма жизни.

У Ари опять сделался растерянный вид. Он собирался что-то сказать, но тут кто-то запустил мне в голову пустой жестяной банкой. Несмотря на то что банка летела сзади, я почувствовал ее приближение и быстро пригнулся. Ари ошеломила моя реакция. И думаю, метателя банок тоже.

– Эй, мудак, – сказал тот, – это ты у нас звезда «Ютьюба» голожопая? Жарковато, наверное? В полном-то прикиде?

– Отвали, парень, – нервно бросил Ари.

Метатель поступил наоборот.

Он пошел к нам. У него были красные щеки, очень маленькие глаза и засаленные черные волосы. Слева и справа от него шагали двое приятелей. Лица всех троих выражали готовность к насилию. Краснощекий наклонился к Ари.

– Что ты сказал, амбал?

– По всей видимости, порекомендовал вам двигаться в обратном направлении.

Мужчина схватил Ари за воротник.

– Думаешь, умный, да?

– В меру.

Я взял его за руку.

– Отвянь, извращенец долбаный, – гаркнул тот. – Я разговариваю с этим жирным ублюдком.

Мне захотелось причинить ему боль. Мною никогда не двигало желание причинять боль – только необходимость, а это большая разница. Но теперь я ощутил отчетливую потребность нанести краснощекому вред. Я слышал, как засвистело его дыхание, и сдавил ему легкие. В считаные секунды он уже хватался за горло.

– Мы пойдем своей дорогой, – сказал я, ослабляя давление на его грудь. – И вы трое больше нас не тронете.

Мы с Ари пошли домой, и нас никто не преследовал.

– Ни хрена себе, – сказал Ари. – Что это было?