Грязное место
Вопреки представлениям основателя психоанализа, сексуальность не соединяет, а категорически разъединяет ребенка с его родителями. С самого раннего нашего детства родители выполняли роль своеобразных блюстителей порядка в этой сфере. Именно родители учили нас скрывать свои «срамные места». Изначально ребенок, конечно, не понимает, что «это» нужно прятать, и узнает об этом именно от родителей. Все реакции родителей – от тревоги до раздражения, от спешного надевания на нас трусов после купания до суетливого обращения с нами в общественном туалете – указывали нам на то, что «это» следует держать в строжайшем секрете от окружающих. Причем чаще всего родители воспитывали нас в этой области молчанием; не словом, как в других случаях, а всем своим поведением они показывали нам, что «это» (то есть наши половые органы) – то, что надо прятать.
Так, в этом режиме своеобразного замалчивания и отчаянной конспирации, в голове ребенка постепенно формируется представление о том, что его половые органы – это «грязное место». Говорить об этой части тела можно в исключительных случаях и только при экстренной необходимости справить большую или малую нужду. Причем даже в этих случаях предпочтительнее говорить не «я хочу пописать» или «я хочу покакать», а, например, «мне надо по маленькому», «мне надо по большому».
Вообще говоря, в ходу были самые разные способы сокрытия реального предмета. Например, все мы знали, как «это» называется на самом деле, но мы должны были называть «это» какими-то псевдонимами – «краник», «дырочка», а то и вовсе никак – «это», «здесь», «снизу»… Иными словами, налицо были все признаки секретности, потаенности и неприличности. И надо сказать, что наши родители были единственными в мире людьми, которые учиняли в этой области нашей жизни такую строгую цензуру, такой серьезнейший контроль, столь дотошную секретность.
Параллельно с этой системой замалчивания и информационного скрадывания мы имели на эту тему разного рода общение со своими сверстниками – во дворе, в песочнице, в детском саду. Мы узнавали здесь, как что называется, как у кого оно выглядит и что с этим делают. Разумеется, все эти знания передавались детьми друг другу как сакральные, втайне от взрослых, со множеством самых разнообразных ритуалов – подглядываний, игр (например, «в доктора») и пр. Кроме того, мы узнали, что соответствующие названия (органов, актов и т. п.) могут использоваться как ругательные, а произнесение одного из таких слов в обществе является настоящим святотатством. Эти слова замалчивались, как будто бы на них было наложено какое-то заклятие. Мы знали, что это табу, даже если нам никто об этом специально не говорил. Эти слова, словно бы в свое время имя еврейского бога, были покрыты для нас тайной и связаны с предощущением великой беды. Таким образом, тайна разрасталась, и эта тайна, о которой, как нам тогда казалось, знали только мы и наши родители, пролегла между нами и ними.
И нужно очень хорошо разбираться в детской психологии, чтобы понять, сколь серьезные последствия могут иметь для нее подобные замалчивания и маневры! Детское мышление – это магическое мышление, ребенок верит в чудеса, в возможность невозможного, а тайны – завораживают и пугают его, он испытывает перед тайной благоговение и страх. Замалчиваемая сексуальность и родительское требование держать ее в секрете – вот тот остов, на котором, в значительной мере, лежат наши последующие, уже взрослые, психологические комплексы и проблемы.
Так, сами о том не догадываясь, наши родители заложили в нас чувство стыда за «неприличное», то есть за все, связанное так или иначе с сексуальностью. Поскольку же границы этого «неприличного» не были тогда ими четко определены, то и наше будущее, более широкое, более объемное чувство вины, распространяющееся на самые разные сферы жизни, берет свое начало не где-нибудь, а в том нашем детском страхе перед сексуальностью. Иными словами, панические реакции родителей, вызванные проявлениями детской сексуальности, пугают ребенка, и потом именно этот страх перед «неприличным» становится подсознательным оплотом чувства вины взрослого человека.
Так случилось, что на долю наших родителей выпала задача приучать нас к тому, чтобы мы скрывали свою сексуальность и все, что с ней связано. Можно сказать, что таков был социальный заказ. Это не родители требовали от нас скрывать наши «срамные места», а их устами и делами требовало от нас общество, в котором нам приходилось жить. Но так или иначе, факт остается фактом: с самого раннего детства нас приучали к тому, что сексуальность – это грязно и стыдно. К сожалению, для многих из нас, уже выросших, этот вопрос так и остался в этой степени разработки. И эта проблема – уже наша, а не наших родителей. А потому решать ее надо нам, а не нашим родителям.
Случай из психотерапевтической практики: «Мне просто страшно…»
Наталье на момент ее обращения за психотерапевтической помощью было 27 лет, она закончила юридический факультет университета и работала на руководящей должности в солидной конторе. Причина ее обращения, на первый взгляд, была банальной – «чувство немотивированной тревоги». То есть, проще говоря, беспричинный страх. Молодой женщине временами казалось, будто бы должно случиться что-то ужасное. Что именно, она не знала, просто испытывала страх, не находила себе места и не знала, что ей делать. Иногда ей удавалось придумать повод для своего беспокойства, но он всегда был смешным, нелогичным, и, главное, у нее не было ощущения, что она беспокоится именно из-за этого. Ее тревога всегда была больше, чем та причина, которую она подыскивала, дабы ее оправдать.
Обычно, когда мне жалуются на «беспричинную тревогу», я всегда пытаюсь доискаться до истинной причины страха, поскольку в большинстве случаев какой-то конкретный страх у человека все-таки существует. И он или боится его высказать, или не понимает, что боится именно того, чего боится. Чаще всего удается найти страх смерти. Человек, например, боится приступов головных болей, и ему кажется, что он боится именно боли, но если разобраться, присмотреться внимательнее, то выясняется – за этим страхом стоит другой страх – страх инсульта. Умом этот пациент понимает, что инсульта не будет, просто не может быть, потому что к тому нет никаких медицинских показаний, но подсознательно боится именно инсульта, более того, смерти, которая, как ему кажется, последует вслед за ним.
В случае с Натальей мой поиск наталкивался на непреодолимую стену. Смерти она не боялась (боялась, конечно, но не патологически), она здраво отдавала себе отчет в том, что все мы смертны, что смертный час никому не известен, что мы можем уйти из этой жизни в любой момент, а думать о том, когда и почему это произойдет – не имеет никакого смысла. Нет, это не был типичный случай завуалированного страха смерти. По-моему, целлюлита она боялась куда больше. Большая часть ее переживаний так или иначе была связана с сексуальными отношениями, с мужчинами.
В какой-то момент я предложил ей прочесть мою книгу «Красавица и чудовище», которая как раз посвящена проблемам пола. Несмотря на то что эта книга достаточно большого объема, она прочла ее буквально за день и уже в следующий свой визит сильно переменилась.