В Охотничьем Доме я первым делом включила кофеварку. Пальцы не слушались. Руки тряслись. Наверняка просто от холода и мышечной усталости, но я понимала, что сцена в лесу напугала меня. Ее животность, дикость. Я услышала, как за спиной открылась дверь. Не обернулась. По тому, что не раздалось никакого приветствия, я догадалась, что это Марк. Господи. Только его мне сейчас не хватало.
Я запихнула золотистую капсулу в щель и нажала на рычаг. Последовал шорох, потом стук – капсула провалилась в контейнер. Черт! Да что у меня с руками.
Марк уже стоял рядом.
– Смотри, надо сначала повернуть здесь, а потом вставить капсулу.
Он нажал на кнопку, и ароматная бархатно-коричневая струйка полилась в чашку.
– Спасибо, – сказала я, не глядя на него.
– Миранда… Мэнди… Я хочу извиниться за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, много выпил, а потом еще эти таблетки – что это, кстати?
– Это не оправдание.
– Нет, – быстро согласился он. – Не оправдание, я знаю. Я вел себя недопустимо. Я сделал тебе больно?
Я закатала рукав и показала синяк впечатляющего фиолетового оттенка.
Он опустил голову.
– Прости. Поверить не могу, что я это сделал. Иногда… не знаю… на меня что-то находит. Будто это сильнее меня… но это непростительно. И я ведь не на тебя злился. На Джулиена. Это единственное, за что я не хочу извиняться, не могу. Он не стоит тебя, Миранда. Никогда не стоил. Но сейчас особенно…
– Нет, – я подняла ладонь, – что бы ты ни думал о его «маленьком секрете», или как ты там это называешь, я хочу, чтобы ты держал все при себе. Ради меня, если не хочешь сделать это ради него. Понятно?
– Да, но… – Он снова смотрел на меня, на лице сомнение. – Я просто… я же о тебе думаю, Миранда. Я считаю, ты имеешь право знать, что он сделал. Ты уверена?
– Да. Абсолютно уверена.
Я глотнула кофе. Слишком горячий, обжег язык, но я не собиралась показывать, что мне больно.
– Ах да, Марк…
– Что?
– Еще раз тронешь меня – как во время «Твистера» или в ванной, – и я убью тебя нахрен. Усвоил?
Кейти
Я плохо спала ночью. По-моему, я плохо сплю уже месяц. А кажется, будто годы.
Когда я вошла в Охотничий Дом, чтобы позавтракать, Эмма уже вовсю готовилась к праздничному ужину. Ненакрашенная, волосы собраны в узел. По-моему, я никогда не видела ее без макияжа. Так странно впервые увидеть человека с обнаженным лицом. Особенно если у него такая светлая кожа, как у Эммы. Сейчас ее лицо было совершенно бесцветное.
Эмма сообщила, что запланировала грандиозный ужин. В холодильнике горы копченого лосося и говяжьего филе, добавила она, взбивая тесто для блинчиков. Господи, она сама печет блинчики.
– Магазинные на вкус как картонки, – сказала Эмма. – А готовить их легко.
Она была явно в своей стихии, даже напевала что-то. Попросила меня нарезать рыбу маленькими треугольниками. Хорошо, когда есть на чем сосредоточиться. Но как я ни старалась думать только об одинаковости лососевых треугольников, мысли мои быстро унеслись.
– Господи, Кейти! – вдруг вскрикнула Эмма. – У тебя кровь! Ты что, не видишь? – И с легким раздражением: – Ой, ты рыбу запачкала.
– Правда? – Я посмотрела на руки. – Ого.
Она была права. На указательном пальце глубокий порез. Видна ярко-красная плоть. Рыба тоже красная.
Эмма уставилась на меня:
– Как ты могла не заметить? – Она грубовато взяла меня за руку. – Господи, бедняжка. Ужас какой. Да так сильно.
Она пыталась проявить сочувствие, но нотку раздражения подавить не сумела.
Внезапно я почувствовала боль. Такую острую, что слезы навернулись. Но мне было почти приятно это жжение. Я его заслужила.
* * *
Чуть позже мы устроились завтракать – за большим столом, что в центре столовой. Не было только Джайлса и Самиры. Но они уже встали – проходя мимо их коттеджа, я слышала голоса и детские вопли.
Сегодня за столом было тихо, разговор не клеился, все вяло ковырялись в тарелках. Ну да, похмелье после вчерашнего, но, возможно, что-то еще. Чувствовалась какая-то натянутость… словно все исчерпали свои запасы дружелюбия накануне вечером. И только Эмма суетилась, спрашивала, всем ли хватает бекона и кофе.
– Ради бога, Эмма, сядь! – не выдержал Джулиен. – Все у нас есть.
Он наверняка хотел сказать это с веселой насмешкой, но получилось раздраженно, почти зло.
Эмма села, шею ее залила краска.
– Кейти, – Миранда выдвинула стул рядом с собой, – садись со мной.
Я села, взяла тост, принялась намазывать маслом. Миранда с утра сильно надушилась, и тост тут же пропитался душным ароматом духов. В животе у меня забурлило. Я поспешно хлебнула кофе, но и у него был тот же запах.
Поставив чашку, я посмотрела на Миранду – склонив голову, она разглядывала меня. Я уловила, как подрагивает у меня в пальцах тост. Взгляд у Миранды был просто рентгеновски-пронизывающий.
– У тебя новый мужчина, да?
Она улыбнулась, но то скорее была гримаса, а не улыбка. Я слишком хорошо ее знаю и мгновенно догадалась: что-то не так. Будь я хорошей подругой, бросилась бы расспрашивать… но я просто не могу. И потом, здесь слишком много ушей.
– С чего ты взяла?
– Просто знаю. Ты изменилась. Прическа, одежда.
Я слегка отодвинулась. Дыхание у Миранды несвежее, на нее это не похоже. Она всегда чистит зубы до и после завтрака – по ее словам, привыкла к фашистскому распорядку своей матери. Наверное, просто забыла.
– И ты была такой неуловимой последнее время. Даже больше обычного. А ты всегда такая, когда у тебя появляется кто-то новый.
За столом все явно обратились в слух. Я чувствовала на себе взгляды. Я посмотрела на Ника – брови у него приподняты: ведь если я с кем-то встречаюсь, то он бы знал, правда же?
Я откусила от тоста, немного пожевала, проглотила, кусок застрял ровно посередке пищевода. Я сглотнула раз, другой, проталкивая тост. Потом просипела:
– Нет. На романы у меня нет времени, сплошная работа.
– Господи, – вздохнула Миранда. – Сплошная работа и никаких развлечений. Кейти, ну что это такое. Ты просто маньячка. Я не понимаю.
Да, ей наверняка не понять. Миранда пыталась сделать карьеру в разных областях, но ничего у нее не получилось. Из Оксфорда она в итоге вышла с дипломом третьей степени. И плевать, заявила Миранда. Но я-то знала, что не плевать. С ее самомнением она была уверена, что легко пробьется – как и всегда. Но не вышло. Дело в том, что Миранда умна, но ее ум не для Оксфорда. Мать наняла ей репетиторов, чтобы она получила четыре высшие оценки на вступительных экзаменах, и я уверена, что на собеседовании Миранда просто всех очаровала. Но, поступив в Оксфорд, она оказалась совершенно в другой лиге. Первый и второй курсы ей проскочить удалось, однако на третьем она проигнорировала предупредительные знаки, что выбрала не тот путь, даже я пыталась ей на них указать. Клянусь, я не радовалась, когда она вскрыла конверт и увидела результат. Но признаюсь, что в глубине души – где-то очень-очень глубоко – я решила, что справедливость восторжествовала.