Он решительно прошел по коридору и громко постучал в дверь.
К его изумлению, ее открыла сама Кэтрин.
Мак-Адам вновь поразился ее красоте — во время
похода у него не было времени думать о невесте, и ее образ немного потускнел в
его памяти. От одного ее вида у Донована перехватило дыхание.
Темно-зеленое платье бросало блики на золотистые волосы
Кэтрин, а в глазах ее плясали золотистые искры. В душе Донована проснулось
чувство нежности к невесте, столь несвойственное ему, он жаждал, чтобы та
приветствовала его поцелуем, жаждал обнять ее и целовать так, чтобы ее страсть
соревновалась с его неистовством. Но Мак-Адам решил, во что бы то ни стало,
скрыть свои истинные чувства.
— Разве у вас нет служанок, миледи? — резко спросил он,
проходя вслед за ней в комнату.
— Дел так много, милорд, а времени так мало.
— Да, скоро наша свадьба. Ты прекрасно выглядишь, Кэтрин.
— Что ж, у меня все хорошо, — сказала она, стремясь
голосом выразить холодность. Вспомнив о сестре, девушка первым делом спросила:
— Могу я поинтересоваться о делах Эндрю? С ним все в порядке?
Если бы Донована полоснули палашом, удар едва ли получился
бы более разящим: на какой-то момент ему показалось, что ревность и ярость
задушат его. Он уже был готов отдать приказ об аресте Эндрю, и теперь еще
больше утвердился в своем намерении. Англичанин мог оказаться кем угодно, но
одно Донован знал точно: он не из тех, кто повинуется приказам, а из тех, кто
их отдает.
— Тебя он больше не должен интересовать. Он у меня на
службе, и тебе нечего беспокоиться. Я прослежу, чтобы с ним обращались так, как
он того заслуживает.
— Благодарю, милорд.
Донован понял, что Кэтрин собирается держаться ним как можно
церемоннее, избегая называть его по имени. Его невесте приятно было услышать о
здравии Эндрю, но благополучие жениха ее, очевидно, нимало не интересовало.
— Не стоит благодарностей. К вам на службу англичанин не
вернется и останется при мне.
— Но почему? — подняла брови Кэтрин.
Бедняжка Энн после ее замужества оставалась совсем одна, а
теперь ее лишали еще и защиты Эндрю.
— Почему он тебя так интересует, Кэтрин?
В голосе Донована зазвучало подозрение; еще одно неловкое
слово, и на голову Эндрю мог обрушиться его гнев. Мысль о том, что причина
раздражения Мак-Адама — ревность, доставила Кэтрин немалое удовольствие, но
нельзя было навредить Эндрю, а тем самым и Энн.
— Эрик всецело полагался на него, и мы ему многим обязаны.
Поэтому я рада, что с ним все в порядке.
— И только этим объясняется твой интерес к нему?
— Разумеется. А что тебя удивляет?
Мак-Адам прекратил пикировку:
— К сожалению, меня зовет долг. Вновь мы встретимся только в
день свадьбы. Да, совсем забыл сказать тебе комплимент: часовня и большой зал
изумительно подготовлены.
— Благодарю, милорд. Он хотел сказать еще что-то, сломить
ледяную стену отчуждения между ними, но промолчал. Скоро поле боя окажется за
ним. Не сказав ни слова, он развернулся и вышел.
Кэтрин посмотрела ему вслед. Ни слова приветствия при
встрече с ней, ни проблеска нежности. Ничего.
— Варвар, — пробормотала она, стараясь удержать
подкатывающиеся к глазам слезы.
Никогда она не заплачет из-за этого мужлана с каменным
сердцем.
В день свадьбы Кэтрин проснулась в несусветную рань. Она
лежала в кровати, слушала тишину и смотрела, как темнота за окнами сменяется
первыми проблесками рассвета. Через несколько часов она и Донован будут
обвенчаны. Девушке невыносимо захотелось остановить время. Она мысленно
перебрала, не забыла ли чего для праздничного пира, и не могла не улыбнуться
при мысли, как вытянется лицо Донована, когда он увидит счет на тысячи фунтов.
Она намеревалась продемонстрировать королю и Мак-Адаму, что Мак-Леоды умеют
гулять по-королевски: триста четвертей пшеницы для выпечки самого лучшего
белого хлеба, триста бочонков эля из замковой пивоварни, сто бочонков вина, сто
быков, шесть вепрей, тысяча овец, три сотни молочных поросят и телят, четыреста
жареных лебедей, две тысячи гусей, тысяча каплунов. В добавок к этому
зажаренные целиком олени, полторы тысячи пирогов с олениной, рыбой и устрицами;
полторы тысячи тарелок студня, пироги со сладкой начинкой, горячие и холодные
кремы, лакомства из сахара и вафли. Другие затраты были тоже немалые: Кэтрин
вспомнила про свечи из чистого воска в часовне, фонтаны во дворе, брызжущие
вином. Кое-что должно было перепасть горожанам и окрестным крестьянам. Когда
счет из Эдинбурга придет, Донован будет вне себя: один ее костюм обошелся в две
тысячи фунтов. Но ее мысли перебила пришедшая будить ее служанка.
— Я уже проснулась. Который час?
— Около восьми, сударыня. Ванна для купания готова.
Кэтрин выбралась из постели и опустилась в теплую,
благоуханную воду, потом вылезла из лохани и дала себя вытереть. На нее надели
атласную нижнюю юбку и блузку, обе — белого цвета. Служанки
расчесали ей волосы, блестевшие и переливавшиеся не хуже атласа; они свободно
ниспадали на плечи. Затем служанки обрызгали Кэтрин духами, она встала, и на
нее через голову надели платье. Оно было из белого бархата и оторочено белым
горностаем; длинное, идеально сидящее на невесте, оно ниспадало на пол мягкими
складками. Рукава тоже были длинными, слегка прикрывающими ладонь, вырез
— квадратным, и в глубоком проеме груди изящно поблескивал золотой
кулон, украшенный жемчужинами. Кэтрин только в этот момент осознала, что с
прошлым окончательно и бесповоротно покончено, начинается новая жизнь; словно
во сне, она медленно сошла по лестнице в сопровождении служанок, несущих за нею
длинный шлейф.
В старинной часовне царила тишина. Свет солнца,
просочившийся через витражи, смешивался с блеском свечей. У алтаря ее уже ждал
Донован. Он, поклявшийся всю жизнь оставаться холостяком, в освещенной дрожащим
светом часовне дожидался прихода женщины, которая не желала видеть его своим
мужем. Повернув голову, он увидел приближающуюся Кэтрин, и вдруг ему
показалось, что кто-то навалил камень ему на сердце, которое забилось часто и
напряженно. Кэтрин была настолько красива, что Донован с трудом мог поверить,
что это его невеста.
Он взял ее руку в свою, ощутив прохладу девичьей кожи, и,
взглянув ей в глаза, понял — она его не боится. Ему было приятно
это открытие: в конце концов, он желал видеть перед собой невесту, а не
запуганную до полусмерти наложницу.
Венчание заняло немного времени: священник благословил их,
Кэтрин медленно повернулась к мужу, и он, обняв ее, нежно поцеловал. Затем
Донован чуть отстранил девушку, и Кэтрин подняла на него глаза; его надменность
куда-то пропала, глаза смотрели внимательно и серьезно. Улыбнувшись, Донован
взял жену за руку и повел из часовни — на пир.