Нетелефонный разговор - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Танич cтр.№ 34

Как поступить с этой оскорбительной глупостью, да еще тогда? Теперь-то просто: мы бы его, Дзигу, заказали, поторговавшись с киллером, баксов за 500, и все. А тогда Яну, естественно, стало обидно, и он обиделся… на меня. И вскорости выпустил с голоса Евгения Синицина свою знаменитую, пополам с народом, песню «Калина красная». Без Танича. А я и радовался: видимо, я умею больше дружить, чем умеют дружить со мной. Замечательная песня!

И вовсе не в отместку, а просто так случилось, появился у нас с Саульским «Жил да был черный кот за углом», ну, сам появился, нечаянно. А потом возникли в моей жизни, все ненадолго, Аркадий Островский, Оскар Фельцман, Эдуард Колмановский, Вадим Гамалия. Всего-то по две-три песни, может быть, и заметные, но не до дружбы же. А между Яном и мной пробежал – если бы пробежал, нет, так и остался навсегда – холодок. Мы и позже работали вместе, и так, и в кино, и снова написали знаменитые песни: «Любовь-кольцо», «Обломал немало веток, наломал немало дров», «Кто-то теряет, кто-то находит». Но разбитые чашки склеиваются плохо.

А потом и вовсе Ян сменил круг общения. К нему уже благоволил сам Шауро из ЦК КПСС – и стал он композиторским начальником, и лауреатом всех премий, и народным артистом. Была у него эта слабость – тщеславие – в крови. А в моей памяти – хочу, чтобы и в вашей – Ян Френкель остался таким, как и был, красивым, деликатным, талантливым и остроумным человеком. Другом? Не знаю.

Я же говорил, что никогда не имел в жизни того, что в общепринятом смысле называется другом. Ну, как Маркс и Энгельс. Как Герцен и Огарев. Чтобы жен друг у друга соблазнять. Не было такого.

Только это написал, а тут – медсестра с резиновым жгутом.

– Кровь на РВ сдаем!

– Это как на РВ, на реакцию Вассермана, что ли? На сифилис?

– Ложитесь!

Тут я и засомневался: в кардиологии ли нахожусь, близко от смерти или, может быть, все значительно проще?

Странно – пишу песни. Поэт – так пиши стихи. И писал всегда стихи. И жил с ними врозь: я – сам по себе, они – сами по себе стояли на полке. А как появились песни, зажили мы с ними рядышком, веселей стало. То и дело пересекаясь. Сколько крови мне попортил «Черный кот», этот пустячок о невезучем человеке. Только мертвые критики не пинали его ногами, а он все живет. Сам я никаких особо хороших слов о его поэтических достоинствах не имею. А потом, уже по поводу другой моей песни, «Белый чайничек из Гжели, темно-синие цветы, неужели-неужели, ах, меня не любишь ты?», редактор получила выговор – оказывается, объявила: «Русская народная песня». С тех пор лично Сергей Георгиевич Лапин, хозяин всего радио-телевидения, взялся визировать тексты новых песен. Генералиссимус утверждает меню в солдатской столовой.

«Белый чайничек из Гжели» мы написали с Русланом Горобцом. И тут я, изменив своей традиции, отвечу на вопрос: «А с кем вам из композиторов работалось лучше всего?» Отвечаю: с Яном Френкелем, Раймондом Паулсом, Русланом Горобцом и Сергеем Коржуковым. Причин не расфасовываю и ни перед кем не оправдываюсь. Всем остальным – спасибо.

И вот впервые написалась у меня песня «Признание в любви». Не моя тема Родина, но написалась искренне. От души. Вот она, целиком.

Нечего комментировать. И с музыкой Серафима Туликова, поверьте, стала одной из моих любимых песен. До сих пор иногда напеваю ее про себя. Естественно, песню взяли в финал телепередачи «Песня года», и петь ее должен был, кажется, старший Гнатюк. Но когда выяснилось, что отдали ее Виктору Вуячичу, Туликов забастовал.

– Да он ее просто провокалирует и все, и мне будет некомфортно присутствовать при этом в зале, – сказал он.

И на концерт не пришел. Не помню, был ли там я, но фотографии такой памятной – мы рядом с Туликовым слушаем «Признание в любви» – это уж точно не будет. И жаль.

А вот и еще история из жизни песен. Получилась настоящая, озорная цыганская песня «Три линии» («На руке – три линии – лепестками лилии», помните?). Записали со Светой Янковской, звездой театра «Ромэн», и отрядили ее показаться на телевидении. Там сказали: «У нас в программе уже есть цыганщина, так что примите извинения!» И Света уехала в Америку и уже оттуда, со своей Ньюйоркщины, запустила песню по всему цыганскому миру. Ее и сейчас поют все рестораны, где и нет цыган, но где их все равно любят, и дай Бог, чтобы вечно пели!

Теперь маленькое отступление: та, другая песня, что пошла, была оплачена. Ерундой, мелким подарком, флаконом французских духов за 80 рэ (ну, система такая мелкая была, не то что теперь!). Но я-то, чистоплюй, никогда не унижался до этакого. От гордости, а может, от скупости? Не знаю, но на принципиальный вопрос – надо ли давать взятки, теперь отвечаю: надо! Человек слаб – и тот, кто дает, и тот, кто берет. Оба. Надо! – говорю я. И не даю!

Теперь два слова об Игоре Шаферане, близком моем приятеле и соавторе, одном из самых первых в нашем цеху, со своим каким-то теплым песенным словом. Может быть, по-одесски теплым.

Поначалу он все говорил: «Да спросите у Миши!», «Да давайте Мише позвоним!» А потом, набрав силу (он имел на это право – талант!), стал заседать в худсоветах, на фирме «Мелодия» постоянно. Позволял себе уже делать и мне какие-то замечания. Кстати, он заседал и на том худсовете, где зарубили наше с Юрой Антоновым «Зеркало». Талант не обязан быть образцом по всем параметрам. Игорь как-то сказал обо мне Матецкому: «Миша какую-то хуйню пишет!» Вот этого я как раз себе никогда не позволял.

Всегда знал, что надо нам быть как Пушкин, во всем. И стихи пытаться писать так! И с книготорговцами торговаться. И не завидовать. И за честь жены уметь постоять жизнью!

И спать со свояченицей? Да, если это правда, то – да.

На первом конкурсе бардовских песен в Питере я был в жюри вместе с Яном Френкелем и Александром Галичем. Состав участников весьма неслабый – Клячкин, Городницкий, но, разумеется, героем этих смотрин и центром внимания (всеобщего) был корифей гитарной поэзии, вообще большой поэт Александр Галич, с которым мы познакомились и неожиданно быстро сблизились. Он, видимо, что-то угадывал во мне, так как и сам работал и в той, другой, моей песне. («До свиданья, мама, не горюй!»)