Нетелефонный разговор - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Танич cтр.№ 22

И потянутся одно за другим воспоминания, совсем свеженькие, а то и давние, илистые, те и вовсе из-под коряги вытягивать. Так и вспомнится – что вспомнится, жизнь-то, слава Богу, долгая, а что и забудется, а что и вспоминать – время терять, само потеряется.

Вот как-то, уж несколько книжечек тоненьких у меня было, так, малоценка, и написалась вдруг первая песня. Собственно, я и не гадал, что это стихотвореньице о девушках в подмосковных текстильных городках, ожидающих солдат из армии (тогда Никита Хрущев решил было под ракеты обычную армию сократить чуть ли не вовсе!), станет песней.

Ну, стихотворение как стихотворение. Ну не едут солдаты домой и не едут.

Примечание: девки – это девочки, понятно, а товарищ Малиновский – тогдашний министр обороны.

А другой товарищ, Борисов, редактор всегда какой-то чересчур шумной газеты «Московский комсомолец» (и до сей поры все комсомолец), уже в гранке возвратил мне этих неутешенных ткачих. Не пойдет! (Спасибо, что не пошло!)

Откуда ни возьмись, как в сказках сказывается, встретился мне в коридоре уже знакомый молодой композитор Ян Френкель. И забрал у меня эту гранку с текстом. Так взял, на всякий случай. А потом, когда сыграл мне музычку, такой подкупающий простотой русский вальсок, я понял, что это – может быть, песня, а в песне, тоже понял, придется уволить министра обороны. И уволил. И получилось:

Говорят, что девочки пели: «Уносить свои гитары не придется все равно!» и плакали, но песня покатила и стала сразу знаменитой.

Когда я, может быть, и еще какую свою песню обзову знаменитой, не подозревайте меня в хвастовстве – я потом написал много таких песен, но я только их написал, а знаменитыми сделали их вы, ваши близкие – народ. Так что, если кому я и благодарен за них, так это вам. Ну, и продиктовавшему их мне Господу Богу. С Богом у меня отношения особые. С детства живущий вне всяких религий, я, тем не менее, в трудные минуты жизни обращался за помощью к Богу, и каждый свой новый день я начинаю с благодарственного слова к Нему. «Отче наш, иже еси…»

Шел 1961 год, и положение с песней в стране и на радио было и сложнее нынешнего, и проще. С одной стороны, редакторы бдительно охраняли место своей задницы на казенном стуле, придиркам конца не было, а с другой – в песне работали такие гиганты жанра, как Марк Фрадкин, Соловьев-Седой, Никита Богословский, Колмановский и Мокроусов, Новиков и Оскар Фельцман. Попробуйте не принять у них новую песню! Список же мой, как и всякий другой, можно бы и продолжить. Например, Андреем Эшпаем и Александрой Пахмутовой.

Система прохождения была и вовсе простой: редакция одобрила – завтра запись (джазик играет, певец поет, на раз!), в воскресенье – в эфире! И если вам пришлась песня по вкусу, то через какую-то неделю ее и вся страна поет вместе с вами!

Вот именно так, через неделю, у меня и случилось с «Текстильным городком». Вечереет. Курский вокзал. Хочу разменять пять рублей на мелочь для автомата. Подхожу к ларьку, свет горит внутри, а там продавщица с подружкой лялякают.

– Пирожное эклер, пожалуйста. – Она протягивает пирожное на бумажке и, пока сдачу считает, поет. Что бы, вы думали, поет? Ну конечно, нашу с Френкелем новенькую песенку. «Текстильный городок»! Вот так: «Незамужние ткачихи составляют большинство!» Удар в самое сердце. Первая моя песня!

Надо сказать, что когда спел песню Кобзон (в данном случае он употреблен всуе) – это еще полдела. Вот когда ее споете вы, можно праздновать победу.

Я и праздновал! Наклоняюсь к окошечку и этак, не без хвастовства, продавщице:

– Эту песенку, между прочим, написал я! – Прямо с этим зощенковским «между прочим» и говорю!

– Да? – Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. – Мордой не вышел!

И, представьте, не было обидно. Я получил за жизнь столько признательности, человеческой любви и благодарности, и от исполнителей, и от вас – на троих бы хватило, но дороже этого «мордой не вышел», мне кажется, не было.

Вот что выудил я сразу, навздержку, едва закачался поплавок. И первый мой человек в мире музыки, Ян Френкель, вспомнился; его уже нет, но не знаю, как сложилась бы моя судьба без нашей встречи в коридоре «Московского комсомольца». Он был очень талантливым мелодистом, тактичным и обходительным человеком в жизни – из тех людей, у которых не бывает врагов. Я обязан ему такими вечнозелеными нашими песнями как «Любовь – кольцо», «Что тебе сказать про Сахалин?», «Обломал немало веток», «Как тебе служится?», «Вот так и живем…» и другими. И несмотря на то, что он, а не я первым своротил с дороги нашей и человеческой, и творческой дружбы, воспоминания мои о нем светлы. И выветрился весь мусор, и остались только чувства дружбы и благодарности за подаренную мне радость долгой жизни в прекрасном.

Когда я случайно пришел в Песню, в ней был расцвет! Уже отзвучали замечательные песни на стихи Михаила Исаковского, их нельзя было не взять для себя за образец: от народа шел, от частушки, запомним! Хороши были и песни Алексея Фатьянова, и Михаила Матусовского. И знаменитый винокуровский «Сережка с Малой Бронной». Зацепиться было за что. Но основная песенная продукция была недоброкачественной – пафосной и конъюнктурной. Бесконечные песни о партии, комсомоле и Родине, а чуть раньше – вообще о Сталине, чаще всего холодные, продиктованные проходимостью, бронебойностью темы.

Конечно, уже начинался милый моему сердцу Булат, и не помню, может быть, были, но я их еще не знал, Высоцкий с Галичем. С Сашей Галичем впоследствии мы были коротко знакомы, и он не раз радовал мой дом своим присутствием и несравненным поэтическим даром.

Но – это все песенная поэзия иного рода.

Однажды среди гостей в моем доме, когда мы принимали Галича, был и хороший, даже скажу замечательный поэт Александр Межиров, не так давно рекомендовавший меня в Союз писателей, что и было осуществлено. Галич был в ударе: «И стоят по квадрату в ожиданье полки: от Синода к Сенату, как четыре строки». Успех был на уровне триумфа.

Назавтра Межиров позвонил: «М-Миша, – сказал он, как всегда заикаясь, – вы извините, что я вчера ушел не прощаясь. Не мог больше слушать это графоманство!» Я не сказал ему: «Вы ошибаетесь, Александр Петрович!» Я сказал, в обиде за Сашу Галича, хуже: «Да никто и не заметил, что вы ушли!» Неинтеллигентно, но поделом!

Хочу заметить, что впоследствии Александр Петрович Межиров понял, что ошибается, собрал коллекцию всего Высоцкого, потом всего Вертинского. Ну, а Галича, Александр Петрович, и сам Бог велел!

Но это, повторяю, все песенная поэзия иного рода. А в той, массовой, для миллионов, песне, куда я, собственно, нечаянно и заглянул на огонек, господствовали холодок и пафос. Например, известнейшая песня о школьной учительнице: