Между степью и небом - читать онлайн книгу. Автор: Федор Чешко cтр.№ 27

Из дурацкого транса Михаила вывела короткая автоматная очередь, ударившая не очень-то далеко позади. Миг тишины – и снова очередь в три патрона, и еще одна такая же, а потом лесное эхо вдруг брызнуло отголосками нервной взбалмошной перестрелки. Брызнуло, и почти сразу же захлебнулось.

Было ясней ясного, что это еще не начало и даже не преддверие настоящего начала; и всё равно лейтенант Мечников едва не повернул назад. Трудно, безнадёжно трудно оказалось перетерпеть простую не мысль даже – мимолётный ошмёток мысли: “Там уже… А я…”

Михаил бы наверняка забыл обо всём, кроме того, чему никак нельзя было помешать; но именно в тот момент, когда он уже совсем решился идти обратно…

Нет, мелькающие меж древесных стволов фигуры лейтенант разглядел чуть позже. Прежде, чем увидеть, он услышал. Девушки очень старались идти как можно тише, но стараться и мочь – это далеко не одно и то же. А вдобавок к треску, шуршанью и прочему они еще и не молчали… во всяком случае, не молчала половина из них.

* * *

– …кто Рыжиком, кто еще по-всякому… А что Маша – это я сама в детприёмнике сочинила. Знаешь, как обидно! Хотела, уж раз такой случай, выбрать самое-самое красивое имя, а пока думала, они сами начали выбирать: то ли Дзержиной меня, то ли вообще Саккой – в память того, который “и Ванцетти”. Вот я с перепугу и ляпнула первое, что на ум влезло. А фамилия… Они спрашивают: ты своё социальное происхождение помнишь? А мне лет пять, что я там могла… Говорю: имею мысь (это, значит, мысль то есть), что я или рабочекрестьянка, или гегемон (мне это слово очень нравилось, потому что непонятное и похоже на бегемота). Я ж тогда еще была очень глупая…

– Лишние слова.

– А Сергеевна я в честь товарища Ордженикидз… Ой, ты что-то сказала?

– Я сказала, что в твоей предыдущей фразе слова “тогда” и “была” совершенно лишние.

– Заткнитесь! Обе заткнитесь, поняли?!

Михаил уже успел перепробовать всё – уговоры, воззвания к разуму, к пониманию обстановки… Всё перепробовал, и всё оказалось без толку: девушки соглашались, многословно выражали полную готовность хранить гробовое молчание и действительно умолкали… на минуту-другую. А вот грубость, похоже, помогла. Слава богу, обе надулись (кажется, почему-то не столько на Михаила, сколько одна на другую) и теперь нарушали тишину лишь мрачным прерывистым сопением.

Нет, они не просто похожи, они же совершенно одинаковые – и внешне, и поведением. Будто бы юная Мария Сергеевна – это и есть Вешка Белкина, только нескольколетней давности… Господи, до чего же своевременные мысли ломятся в голову!

Лейтенант РККА, санинструктор и командир партизанского разведвзвода лежали в зарослях гигантского чертополоха близ обочины малоезженой лесной дороги. Лежали вот уже минут десять: во-первых, потому, что все трое нуждались в отдыхе, а во-вторых… Михаил даже сам себе не мог толком объяснить, что именно примерещилось ему по ту сторону усыпанной хвоей грунтовки. Вроде бы тень какая-то мелькнула над противоположной обочиной. Даже не тень, а тень тени. Нечто, лишь чуть потемней крепчающих сумерек.

Ну а хоть бы и действительно мелькнуло оно, это нечто…

Лес – он и есть лес, а не мёртвая пустыня. Мало ли какая живность могла шарахнуться от приближающихся людей? Может, это всего-навсего вспорхнула птичка (к примеру, дятел). Так что зря, совершенно зря, вовсе без причины вспомнился лейтенанту Мечникову виданный прошлой ночью силуэт волка… волка, который потом оказался дрессированной немецкой собакой…

А в лесу тихо. Тихо и мёртво – даже ветер угомонился. Так тихо и мёртво, будто бы и не лес это, и не безжизненная пустыня, а кладбище. Затхлой могильной сыростью разливается меж древесных подножий туманная дымка. Прозрачная и промозглая, невесомая и неправильная. И светящаяся – тоже по-кладбищенски как-то, по-упырьи, навыворот: будто бы не свой она свет рождает, а втягивает отовсюду и сжигает, убивает, гноит в себе зачатки нарождающегося мерцания звезд, остатки дня, вечернее зарево, даже тусклые бегучие сполохи далекой канонады… Совсем так же светится, как в прошлую ночь.

Кстати, о ночах… Они, ночи-то, сейчас изморозные – всё-таки конец сентября. Судя по несуразной толщине Машиного стана, девчонка либо беременна, либо у неё под ватником изрядное количество всевозможнейших одеяний. Вторая догадка гораздо правдоподобнее, однако же несостоявшаяся Сакка уже отчётливо поцокивает зубами. И вам, товарищ лейтенант, становится зябковато, хоть и свитер на вас, и гимнастёрка не хабэшная, а шерстяная… А Вешке каково? Днём, когда Белкина доставала из-за пазухи эту растрепроклятую колдовскую медяшку, ты, помнится, имел случай провести учёт санинструкторскому обмундированию – скудноватое оно, не по поре… И в путь девушка отправилась, как была. Небось, карабин догадалась захватить, а вот надеть шинель или хоть юбчонку свою сменить на брюки… М-да… Девушка-то догадалась захватить карабин, а вот вы, товарищ лейтенант Мечников, именно что отправились, как были: с наганом о трёх патронах да с финкой за голенищем. Так что уж чья бы корова…

Далеко позади ударила длинная, сонно-спокойная очередь. Пулемёт. Судя по скорострельности, “МГ”. У гансовских пулемётчиков есть что-то вроде воровской “фени”. К примеру, рваная судорожная стрельба – “нужна помощь”; а вот этакое при нынешних делах скорее всего означает: “позицию занял, к выполнению приказа готов”.

Готов, стало быть… А что это за приказ такой, в общем-то, и козе ясно.

До почти непереносимой боли закусив губу Михаил ждал продолжения… вернее, начала. Но ничего не происходило. В лес вернулась прежняя могильная тишь. А в душу лейтенанта Мечникова вернулось чувство собственной… Чёрт знает, как и назвать-то… В общем, всё то же: “Они там… А я…”

Вообще-то “вернулось” – неуместное слово. Чувство это поедом ело Михаила с того самого мига, когда он встретил девушек. Да-да, не догнал, а именно встретил, потому что Вешка, услыхав ту, первую перестрелку, решительно повернула обратно, не обращая внимания ни на волокущуюся следом Марию Сергеевну, ни на её скулёж про “никому мы там не поможем” да “а разве то, что нам поручено, не важно по-твоему?!”

Потом были препирательства лейтенанта Мечникова с санинструктором Белкиной. Долгие препирательства, яростные.

“Я, получается, бросила раненных, понимаешь?! А ты там никому не поможешь, только бессмысленно пропадёшь!”

“Я обязан был сам проследить, как устроят узлы обороны! Никто лучше не… Мне ещё и сейчас бы не поздно, а вот ты там никому…”

Юная Мария Сергевна то и дело норовила встрять в спор, но спорщики хором прирявкивали на неё, чтоб не лезла в “не твоего сопливого ума дело”.

Наконец Михаил понял, что единственный способ удержать Вешку от возвращения – это самому удержаться от возвращения; и Вешка, наконец, поняла то же самое. А еще они разом и вдруг осознали, что сопливая специалистка по партизанской разведке всё это время не вмешивалась в чужие дела, а вполне резонно пыталась уговорить диспутантов вести себя тише. И лейтенант Мечников сказал ей: “Извини”, а она очень спокойно и рассудительно ответила: “Да чего там, я ж понимаю…” И вдруг громко заплакала, давясь судорожными всхлипами и невразумительным обиженным бормотаньем.