Профессорская дочка - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина cтр.№ 13

– Правда, подписи нет, – призналась Ада. – Сказали, с подписью будет еще дороже.

– Так, может, подпишем? – сияя, предложил Вадим.

– Нет! – закричала я. – Пожалуйста, Ада, не надо больше покупать без подписи, и с подписью не надо. Кстати, он подписывал свои работы «Бакст», потому что фамилия его бабушки была Бакстер.

– Машка, не умничай! И не завидуй! У тебя и так картинок до х… и больше, – сказала Ада и протянула Вадиму картонку.

Вадим нацарапал в углу «Бакст», и довольная Ада завернула картонку в газету.

– Повешу в спальне, подсветку сделаю. Это тебе не твоя коричневая мазня, а настоящий Бакс.

…Сказать, не сказать? Нет, не скажу. А если в следующий раз Аде в комиссионке продадут Рембрандта без подписи за триста восемьдесят долларов, тогда скажу? А почем в этой комиссионке Рембрандт с подписью? Просто интересно.

– Нет! Нет! Аванс за сделку не отдам! Ну и что, что сделка не состоялась! – вдруг заорала Ада, так что я вздрогнула. – Денег ни хера нет!

Я удивилась, к кому она обращается, – ко мне, к Вадиму, но оказалось, Ада уже говорила не с нами, а по телефону. У нее такой телефон, по которому говорят не в трубку, а неожиданно кричат прямо в пространство.

– Ада… Вы сами просили вас поправлять… Можно поправить? Достаточно просто сказать «нет»…

– А если я не хочу сказать «нет»? – прикрыв рот рукой, шепотом возмутилась Ада. – А если я хочу сказать «Нет, нет, нет! Не дам, не дам, не дам!»?

– Тогда… – я задумалась, – тогда скажите «отнюдь». «Отнюдь» употребляется перед отрицанием. Это усиление отрицания. Означает «никоим образом, совсем нет»… Например, «отнюдь не намерена соглашаться с вами».

– Поняла. Какое культурное выражение, – кивнула Ада и громко сказала своему невидимому собеседнику: – Знаете что? Отнюдь ни хера не дам!

Вадим пошел провожать Аду – наконец-то. От Ады осталась пустая кастрюлька, а от Вадима улыбка, как от Чеширского кота.

Можно ли считать визит бывшего секс-символа Делом Дня?

Думаю, нет.

Дело Дня – работа. Не в круглосуточном кафе, а пять долларов лист. Я уныло поплелась к компьютеру и даже папин халат не надела, так мне было отчего-то грустно. А уж тюбетейку тем более.

…После каждого использования рекомендуется производить чистку изделия. Это предотвращает накапливание грязи и жира, которые образуются при приготовлении пищи, а также появление неприятных запахов и дыма. Не допускайте прямого воздействия на технику внешних факторов (дождь, солнечные лучи и т.д.).

Почему дождь, откуда дождь? Но так написано, я и перевела. Может быть, производители имеют в виду, если вдруг дыра в потолке и пойдет дождь?

Не допускайте использования изделия без Вашего присмотра детьми или другими лицами с ограниченной дееспособностью. Не прислоняйтесь к дверцам и не храните легковоспламеняющиеся предметы внутри «Трио», это может вызвать их воспламенение при… при… при…

Я тупо смотрела в пять долларов лист, и вдруг что-то со мной случилось!.. Я встала, быстро надела папин халат и тюбетейку, закурила и с сигаретой в руке бросилась к компьютеру и быстро-быстро застучала по клавишам.

План первой главы.

Красавица Мари – одинокий мумзик лет тридцати семи. В доме Мари висят очень ценные картины… да, очень ценные картины – Рафаэль, Рембрандт, Веласкес. Еще Эль Греко. Они достались ей из семьи, богатой и древней. Мари принимает невозможного красавца за… за водопроводчика или за мумзика от мышей. Красавец, назовем его Вадим… У мумзиков бывает такое имя? Если нет, то можно будет потом переназвать его Фердинандом или Аквамарином.

На самом деле Вадим – детектив, умный и ловкий. Он случайно узнал, что Рафаэль, Рембрандт и Веласкес в опасности. Еще Эль Греко.

…Кстати, теперь стало понятно, почему я всегда работаю в халате и тюбетейке. Это потому, что писатели – странные люди. Достоевский лежал в постели, отвернувшись к стене, и диктовал свои произведения жене; Алексей Толстой вообще писал стоя, с мокрой тряпкой на голове; Эдгар По сочинял, поставив ноги в холодную воду. По сравнению с ними папин узбекский халат – обычная теплая одежда для петербургского климата. …Да, но тюбетейка, тюбетейка?

А тюбетейка означает, что я тоже странная, как все писатели.

Я докажу Игорю, что МОГУ написать детектив! Хоть я и не майор милиции, я тоже кое-что видела в жизни. Например, Вадима.

Вадим

Это был правильный визит. Жук на булавке – правильный увлекательный жук.

Как же она живет, интеллигентка позапрошлогодняя, в окружении людей, которые вместо «отнюдь» говорят «ни хера»? Идеалистка хренова, принцесса на помойке!.. Жаль, что такая некрасивая, а то можно было бы ее пару раз спасти.

Кражу сделать с убийством? Или нет?

Весь день доказывал а Игорю, что я МОГУ написать детектив.

Все-таки ужасно неудобно, когда локти свисают с ломберного столика… Конечно, я могла бы купить нормальный компьютерный стол. Если я напишу книжку, папа будет мной гордиться.

Кстати, большая ошибка считать, что родители только и думают о своих детях. Родители относятся к своим детям по-разному. Мои, например, совсем обо мне не думали – родили меня очень поздно, а потом умерли и оставили меня без себя.

Я по-прежнему живу в проходной комнате, в папином кабинете – кабинет, в их спальне – спальня… Все, как было раньше. Их друзья считали, что девочке (мне) нужна отдельная комната, но они были не правы, потому что тогда я не смогла бы полноценно принимать гостей вместе с мамой-папой, а у таких блестящих людей, как мама с папой, были блестящие друзья. К тому же отдельная комната ничего не меняла – папа с мамой были ВЕЗДЕ. И сейчас они тоже ВЕЗДЕ.

Папа был известный ученый, у него была собственная школа, ученики по всей стране… Мама была красавица. Я НЕ ученая и НЕ красавица… У них была любовь, любовь на всю жизнь. Когда я родилась, маме было за сорок, а папе за пятьдесят. Но я не была обожаемым поздним ребенком, слишком они любили друг друга и уж очень интересная была их жизнь.

Они – самое яркое, что было в моей жизни. Они были, как дубы, а я произрастала рядом, как чахлый кустик. Они мне дали всё. Я иногда думаю: а может быть, мне не стоило брать это всё, потому что это всё было их, а лучше бы я взяла от жизни хоть что-нибудь свое. Я была их предметом, а предмет без хозяев – что? Пылится в углу… Но это, конечно, глупости.

Мама говорила, я не выйду замуж. Папа говорил, я не сделаю карьеру. Я не вышла, не сделала и пылюсь на Фонтанке. Я так любила маму и папу. Особенно папу. Особенно папу.

Когда мама умерла, я осталась при папе, а папа при работе. Год назад папа пришел домой и сказал: «Все, сегодня защитился мой последний аспирант». Потом лег спать, заснул и умер. Во дворе института стоит скамейка, на ней сзади написано «Ученикам от профессора» – это его аспиранты придумали. Чтобы сидеть на скамейке и вспоминать его. Я тоже хожу посидеть на скамейке. До площади Репина идти недалеко.