– Эти твари боятся серебра?
– Да, – кивнул мне парень с ножами.
– Отлично, у меня семь патронов.
– Но вы не охотник.
– Зато я умею стрелять.
Больше мы не успели сказать ни слова, отдалённый вой резко стих, и с крыш по водостокам и стенам заскользили чёрные, размытые тени. На первый взгляд много больше десятка. Отвратительные зубастые твари с горящими красными глазами атаковали нас молча. В грохоте выстрелов, криков боли, стонов, проклятий и ругани грозно звучал звонкий голосок Сильвии:
Враги наступают и сзаду и спереду,
Сея тоску и страх.
Но мы не уйдём с черногорского берега
И спляшем на их костях!
Сражение было яростным, молниеносным, действенным, уложившись со всеми деталями минут в пять-шесть, не больше. Вампиры двигаются быстрее людей, они сильнее нас, злее, их не сдерживает совесть или иные человеческие чувства, но повышенная жажда крови часто туманит им мозг.
Только сейчас я осознал, как был прав отец Пафнутий, заставляя меня по несколько раз в неделю тренироваться в стрельбе по метущимся и размытым целям. Я не промахнулся ни разу, хотя на одного здоровяка пришлось потратить две серебряные пули. Но он реально был самой крупной тварью!
Рыжая валькирия застрелила ещё двоих, а третьего свалила в прыжке тонкими каблучками в грудь, после чего размозжила ему башку серебряной рукоятью кремнёвого пистолета, перехватив оружие за ствол. Не знаю, где женщин учат такому бою, может, в Израиле? Крав-мага какая-нибудь?
Моцарт, танцуя, скользил вокруг нас, словно призрак, его тонкие ножи сверкали в воздухе неуловимыми глазу молниями, и уж скольких тварей обезглавил этот герой, я даже не берусь считать. В реальном, а не в киношном или книжном бою нет правил, там побеждает тот, кто выжил, а всё прочее красивая болтовня. В общем, он умел убивать, он был обучен и знал, как это делать, так, чтоб тратить на всё минимум движений, сил и времени.
Марта и Гесс всё так же сидели, боясь пошевелиться, спиной к спине, доберман осторожно потявкивал, стараясь не привлекать к себе особого внимания, но напоминая, что он всё-таки ещё здесь. А моя храбрая любовь с той же целью материла сквозь зубы этот город, этот пляж, эту Систему, этого Дезмо, это задание, этих вампиров, это…
– Ты в порядке? – Я опустился рядом с ней на одно колено. Она заткнулась и кивнула.
– А я нет. – Мой перепуганный пёс кинулся ко мне на шею с объятиями. – Возьми меня на ручки! Не бросай меня! Они нехорошие, обижают собаченьку, лизь тебя, лизь!
– Как у вас называется мужчина, который лижет другого мужчину? – неизвестно у кого спросила Сильвия.
– Гесс, прекрати, – прохрипел я.
– Гесспрекратти, – одним словом с двумя «т» попыталась повторить она. – Красивый язык. Гесспрекратти! Это же по-итальянски, да?
Моцарт улыбнулся нам, и, собственно, его дружеская улыбка стала нашим последним воспоминанием о ночной Будве.
Старый Город исчез, а мы с доберманом сидели в обнимку прямо на полу рядом с его ковриком в нашем большом тёплом доме у отца Пафнутия. Вещи рядом, мы оба живые, то есть, получается, задание выполнено?
– Лысина Сократова, хоть бы предупреждали, что ли…
Похоже, по нам не скучали, нас никто не ждал. Даже пожаловаться, что я за всё это время не успел ни разу поцеловать Марту, было некому. Безрогий бес и ухом не повёл в нашу сторону, у него что-то аппетитно булькало в кастрюлях.
Я, в принципе, пиццей объелся, но доберман голоден всегда, как ребёнок, ему только дай.
Батюшка, как я понял, вернулся не так давно, но ждал нас. Он показался на минуточку из своей комнаты, оценил наш внешний вид – я в летних шортах и Гесс в детсадовской панамке, покачал головой и вновь вернулся к чтению. Это раньше он в первую же минуту требовал подробнейшего отчёта с задания. А сейчас нет, главное – вернулись, ну так и слава богу! Так что рассказ мой пришёлся на время позднего ужина.
– Пикантний салат а-ля франсе из зелёний яблок, голландский морков с чеснок и тёртий сыр пармезан под лёгкий майонез ля провансаль. – С грассирующим парижским акцентом Анчутка ловко накрывал стол. – Багет со сливочний маслом и зеленью, уи? Круассаны с северний риба, подкопчён, но не сжарен, яйца пашот и немножечко десерт крем-брюле по-версальски. Бутылочка мерло с Таманского полуострова! Почти французское! Бон апети, месье!
Иногда мне казалось, что красавчик-бес в нашем доме куда более важная персона, чем я или даже Гесс. Без нас двоих отец Пафнутий вполне себе обходится, а вот если уйдёт Анчутка, так где ещё он найдёт такого роскошного (к тому же ещё и бесплатного!) повара? Да и сможет ли теперь вообще хоть что-то есть, скоромное не скоромное, после того как привык к высокой кухне самых разных стран и народов?
Правду говорят, что если беса гонишь в дверь, то он влезет через форточку. Этот безрогий тип умудрился-таки найти своё место в нашем спаянном мужском коллективе и стать по-своему практически незаменимым в доме. Не думаю, что это хорошо, но, возможно, сейчас во мне просто говорит ревность. Господи, как всё вкусно-то…
– От чё скажу-то тебе, паря, – наверное, уже за чаем выдохнул довольный батюшка. – То, что от подставили тебя, это, поди, никому не новость. Бывало уже такое-то, забыл от? Однако же тот момент, что от и Марту твою вместе с тобою-то подвели под это тёмное дело, факт весьма неприятный. Ежели от, как ты говоришь, Дезмо сам на неё от свой глаз положил, так то…
– Сие есть истинная правда, ваше святейшество, – неожиданно поддержал меня Анчутка.
– А ты-то изыди, бес, – вежливо предложил отец Пафнутий, но, расправляя усы, многозначительно кивнул, подтверждая таким образом, что информация принята к сведению. – Так от, стало быть, и есть мне о чём с Системой-то поговорить. Видать, одного-то вразумления им от мало было. Надо от снова фитиль-то кое-кому вставить!
Ну если мой наставник так сказал, то именно это он и сделает, не сомневайтесь. Бывших военных (как и философов, бесов, шпионов, политиков, священников и т. д.) не бывает. А суровый отец Пафнутий слишком серьёзно относился к своему долгу служения Господу, чтобы просто так походя бросаться опасными фразами. Слово надо держать.
По христианским понятиям ложь есть грех, ибо прародитель лжи и есть сам дьявол! Сказал, что вставит фитиль, значит, вставит, но фигурально. Так как, разумеется, все священники на свете хитрят. Не врут, а именно хитрят, потому что пастух, не управляющий своим стадом, не является пастырем.
И нет, это не повод считать, что любой батюшка принимает своих прихожан за стадо! Как не стоит в словах «раб божий» концентрироваться именно на рабе, крича во весь голос, что вы-де не раб, вы свободный человек демократической страны! Не надо пафосной фальши.
Любая вера, дожившая до наших дней, зиждется на исторических условностях. Раб божий – это высшая ступень смирения, уважения и восхищения промыслом Создателя! Не помню, кто сказал, что «Бога любить легко, а вот религию трудно», но такая точка зрения уж точно имеет право на существование. Это опять-таки суть вопрос философский, поэтому отложим его до следующего трактата. Не здесь и не сейчас…