– Семьи предателей? – О-Кику, казалось, не верила своим ушам. – Ты говоришь о тех, кто до сих пор сражается за твоего сына?
– Я была готова пожертвовать собой ради победы над врагами! Я собственного сына не пожалела, так с какой стати я должна думать об Уэсуги? И не им меня попрекать! Благодаря мне они получили Айдзу! Я расчистила им путь! Господин регент был недоволен Гамо, он хотел для Айдзу сильного владетеля…
– Значит, Гамо Удзисато все же отравили, – сухо произнесла Токо-химэ. – Правда, винили в том Исиду…
– Так удобно же, – откликнулась Мария-доно. – Всегда можно было этим воспользоваться.
– Говорю вам – тайко был согласен!
– Какое право ты имеешь прикрываться именем тайко, – это уже госпожа Асано, – после твоей подлой измены?
– Измены? – взвилась Ёдо. – Я спасла ему жизнь! Он так тосковал после того, как умер наш первый сын, что сам искал смерти. А когда родился Хидэёри, у него появилась новая цель! Он хотел, чтобы мальчик наследовал ему, иначе бы не поступил так, как поступил! Он… – Тут ее настигли первые спазмы, и она согнулась пополам.
Хидэёри, чтобы броситься к матери, попытался выкрутиться из рук Эйо, но та его не отпустила.
– Пошлите за врачом, немедленно! – приказала она.
– И гонца в ставку, – добавила Мэго.
– Верно, – согласилась Токо-химэ. – Верно.
В последующие часы замок заполнился людьми. На сей раз это только мужчины. Лекари подтвердили: угощение было отравлено, и потому замок окружили, чтобы никто из прислуги и фрейлин Ёдо не сбежал. Отпустили только приглашенных дам, которые должны были стать жертвами преступного замысла, – кроме тех, кто пожелал остаться.
Приезжают советники клана Токугава, за ними следом – сам господин Хидэтада, он хочет убедиться, что его жена и сестра в безопасности. О-Эйо осталась, у нее нет иного выбора – она разрывается между спальней, где плачет Хидэёри, и комнатой, где умирает ее сестра. Ёдо корчится в судорогах, ее рвет кровью. Врачи говорят, что доза была очень велика, но если промыть желудок, возможно, удастся ее спасти, были же случаи… И оглядываются в поисках княгини Датэ.
Ёдо отказывается от этой унизительной процедуры, гонит врачей от своего одра. Нет, она жила и умрет, как подобает наследнице славного имени. Неясно, бредит она или в своем уме, но она все еще твердит о том, как славна была бы ее месть за поругание дома Тоётоми.
Мэго давно покинула эту комнату, пропитанную болью, вонью, дымом от лекарственных курений, сидит во внешних покоях. Она могла бы уехать, но предпочитает наблюдать. Давно настала ночь, тени факелов мечутся по стенам, издалека доносятся крики и плач – там идет допрос за допросом, советники выявляют сообщников и сообщниц Ёдо.
Подходит Току-химэ, усаживается рядом.
– Я уговорила сестрицу О-Эйо остаться до утра с мальчиком. Ему она сейчас нужнее. – Сестра господина Хидэтады вздыхает. – Великие боги, как все это утомительно.
– И вдобавок, нам не удалось сегодня пообедать.
– Увы. Такое угощение пропало.
– Пока что я предпочту поголодать, чем съем что-либо в этом замке.
– Вы должны заботиться о своем здоровье, – говорит старшая из дам, – и не подвергать себя излишним испытаниям. Вы ведь, я слышала, недавно разрешились от бремени?
– Так и есть.
Обычные женские заботы и разговоры – роды, дети, здоровье…
– Это ведь не первый ваш сын?
– Второй. И надеюсь, не последний.
– У меня четверо. И надеюсь, будут еще. – Току-химэ задумчиво смотрит на собеседницу. Это тоже входит в сферу женских интересов – брачные союзы детей. Даже если дети еще в колыбели. Даже если их еще на свете нет.
Агония Ёдо длится до утра. Под конец боли становятся настолько невыносимы, что женщина, забыв о гордости, умоляет вернуть врачей и прочистить ей желудок. Но прислужницы из свиты О-Эйо и Току-химэ не выполнят этой просьбы. Ибо она недостойна благородной дамы.
О-Тятя, принцесса Азаи, Ёдогими, монахиня Дайко-ин, умирает на рассвете. И для многих, как и желалось ей, она останется героиней.
9. Игроки и фигуры
Дан знал, что Кимхэ сдавать нельзя. Если крепость падет, корейцы и их китайские союзники, вернее наоборот, сядут на две линии снабжения – и, при небольшом усилии и некотором везении, смогут отсечь основные силы Присолнечной от моря. Он знал, что крепость нельзя сдавать, – и не понимал, как ее удерживать. Потому что крепостью это назвать с трудом поворачивался язык. Шустрый Като когда-то взял Кимхэ с налета, навалив под стены вязанки местного негорючего кустарника – и перебравшись. С тех пор стены все-таки подняли, рвы откопали, навесили стрелковые площадки и обмазали все огнеупором, но клетку для сверчков не сделаешь неприступной. Странно, вообще корейцы неплохо умеют строить… и штурмовать. Это в открытом поле от их вида даже противнику плакать хочется, а укрепления они возводят и ломают куда лучше. Вот сейчас посмотреть: знают куда бить, знают как бить – и не заткнешь их, потому что даже у их тяжелых луков дальность боя выше, чем у дановских аркебуз. Понимают дело. Это просто Кимхэ так не повезло, а ему, Дану, Асано Нагамасе, полководцу тайко, не повезло с Кимхэ. Которую только держать и ждать, что кто-то из командиров западной группы пошлет войска. И эти войска через какое-то время все же снесут корейский заслон на перевале…
Дым ест глаза, шестьдесят прожитых лет лежат сверху как тяжелое мокрое одеяло, а люди смотрят, и смотрит сын, и нужно думать.
…Но звук сигнальной раковины среди воя, свиста и щебета вражеских сигналов Дан поймает если не первым, то одним из первых. И уж точно первым поймет, что случилось: помощь подошла с юго-востока, от моря. Кто-то из командиров, получивших его письмо, сообразил, что самим не дойти, не успеть – и послал приказ на побережье. А может быть, и оказался в порту в нужное время, а там же стоят свежие войска с островов. Войска, правда, ненадежные, из Ивадэямы, но… В любом случае – удача, которую нужно ловить немедленно, пока не отвернулась.
Полтора часа спустя, посреди вражеского лагеря, он объяснял командиру подмоги, очень знакомому молодому человеку в не менее знакомом шлеме с перекошенным полумесяцем, что потери противника не так велики, как может показаться сейчас. Противник безобразно вооружен, не держит удара, легко бежит – но так же легко потом собирается снова. Так что лучше ночь все же провести в крепости… Попутно отмечая, что молодой человек здесь явно один, других командиров нет, а значит, приказ все же пришел с запада. Быстро как… Даже слишком.
А потом они сидели в неплохо сохранившемся, если не считать выгоревших кусков, верхнем зале башни, пили – или, точней сказать, ели – белую и очень крепкую корейскую винную кашу, захваченную во вражеском обозе. Дан с интересом смотрел, как спаситель разводит ее горячим чаем. А северянин, морщась, объяснял, что с водой в этой клятой дыре что-то очень не то: люди травятся постоянно, может быть, просто потому, что она не такая, как дома, и они не привыкли, а может, все существенно хуже, но в любом случае, если добавлять в воду вина – травятся меньше. Даже вот эта омерзительная бурда помогает. От воды помогает. Большинству. А вот он сам при таком положении вещей наверняка за ближайший месяц спьяну перессорится со всей японской армией, всей корейской и всем экспедиционным корпусом династии Мин: тот довольно большой, но, с другой стороны, много ли нужно нынче жителю Островов сделать, чтобы с этим корпусом поссориться? Кстати, эту квашеную дрянь, которую здесь делают из капусты, есть, наоборот, необходимо, несмотря на запах и, прямо скажем, вкус, потому что если не есть, то как-кэ
[9] добирается очень быстро, так что местные черные, видимо, понимают, что к чему – они тут, в конце концов, столетиями живут, а те наши предки, которые родом отсюда, были на редкость разумными людьми, что уплыли и не возвращались…