Мужчина улыбнулся, покачал головой, и произнес:
— Не важно. Почему ты так уверена, что сможешь снять печать?
— Потому что я ведьма? — вопросом на вопрос, и легкая усмешка на губах.
Усмехнулся и он, и спросил:
— Намекаешь на то, что я тебя глупой считаю?
— Примерно, — вдруг поняла, что улыбаюсь. Просто улыбаюсь, с улыбкой в который раз проглядывая корявые строки.
Маг помолчал, затем проникновенно спросил:
— Но ты себя глупой не считаешь, не так ли?
— Почему же? — я посмотрела на него. — Считаю. Больше скажу — я искренне убеждена в этом, охранябушка. Но, видишь ли, глупые ведьмы вроде меня, которые в курсе, что умом не блещут, там где неспособны взять умом — действуют хитростью, а подспорьем им служит упорство. Я не самая умная, я знаю это, я не спорю с этим, я просто живу, охранябушка, точно зная, что даже за самой темной ночью, неизменно следует рассвет. А за самым сильным заклятием — следует не один, а множество путей его уничтожения.
Прищурив синие очи, маг смотрел на меня, не понимая сказанного, и в итоге произнес:
— Я архимаг, Веся, если бы эту печать можно было бы снять — я бы это сделал. Но… с ней что-то не так, и ничего не вышло. И как мне объяснить тебе, упорной, что это невозможно?
Лишь лукаво улыбнулась, глянула на него, а затем спросила:
— А ты вчерась не обратил, случаем, внимания на книги, что мне водяным были переданы?
Охраняб сложил руки на груди, сел удобнее, опираясь на спинку стула, и ответил мне менторским тоном:
— Чародейские, Веся. Это сумел бы определить даже самый завалящий маг. И, жаль тебя разочаровывать, но тот же самый завалящий маг так же сказал бы, и это чистая правда, что магия чародеев слабее, нестабильнее, нелогичнее и существенно уступает современной магии. Поверь, если бы эти книги представляли собой какую-либо ценность, их давно извлекли бы из тех обломков чародейских крепостей, что еще сохранились. Заметь, даже защиту с них я снял без какого-либо труда, и это при наличии заклеймившей мою магию печати.
Покачав головой укоризненно, тихо заметила:
— Прямой ты, охранябушка, прямой как стрела, как меч, как боевое заклинание. И смотришь ты прямо в цель, самую суть видишь, да только то, что на поверхности, упускаешь. И ты прав, чародейская магия послабее будет, это так, да только на плечо свое посмотри, а опосля сюда!
И я открыла ему учебник чародейский.
На нужной странице, на нужной картинке.
И спросила с улыбкою:
— Зеркальце дать, охранябушка?
Маг вскочил!
Схватил учебник, стремительно, стул едва не обронив, подошел к зеркалу что во весь рост было, вгляделся в плечо, затем полуобернувшись, на то, что на спине рассмотреть мог. И остолбенел.
И вот пока он так стоял, я все так же безмятежно сообщила:
— Королевский маг Заратарн эльн Тарг сразу странным мне показался — законы нарушал слишком нагло, слишком уверенно, вел себя… аки самый настоящий маг, да только… поначалу терпением отличился слишком долгим, такое магам не свойственно, а после в лес мой проник, пусть и с помощью ведьмака, это не насторожило меня — другое задуматься заставило, то что лес он покинул сам, и ведьмак ему уже не понадобился. И знаешь, может я умом и не отличаюсь, но сообразительности хватает. Этот маг — чародей. И на спине твоей чародейские проклятия, охранябушка. Я не сразу это поняла, просто искала, как печать снять, подумала, что быть может у чародеев способ есть, и, как видишь, права оказалась.
Маг развернулся, молча на негнущихся ногах, вернулся, вернул мне учебник, не сел — рухнул на стул.
— Ну так что? — невинно поинтересовалась я. — Доверишься мне, али связать тебя придется?
Взглянул напряженно и хрипло спросил:
— Связать? Правда, веришь, что сумеешь меня связать?
— Я то? — усмехнулась. Подалась к нему и у самого лица выдохнула: — Охранябушка, родненький, я, может, и не смогу, только ты забыл, что у меня чаща есть Заповедная. Звать, или сами разберемся?
Глянул на меня почти с ненавистью и хрипло выговорил:
— То есть, ведьма, выбора у меня нет, я правильно понял?
— Правильно, — улыбаюсь все и улыбаюсь. — Охранябушка, ты пойми — оставить тебя как есть я не могу. Печать у тебя, сам видишь, нестабильная. Убивать тебя оно может и есть смысл, да только я никогда на такое не пойду. Отпустить тебя — дело опасное. Ведь у тебя всего два пути — первый, тобой или Тиромир воспользуется или Анарион, и сомневаюсь я, что горишь ты жаждой погибнуть во имя их процветания. А даже если и избежишь участи страшной, на алтарь чужих амбиций возлечь, все равно ждет тебя участь не лучше — твоя магия печать уничтожит, а вместе с ней и тебя, и то место, где ты окажешься. Так что выбора у тебя нет, тут ты прав, маг.
Он, упорствуя, руки на груди сложил.
Сидел, долго смотрел на меня, затем напряженно спросил:
— А ведьмы? Может у тебя есть на примете какая-то старая, опытная… которой жить надоело?
Усмехнулась, головой покачала отрицательно и честно ответила:
— Охранябушка, знакомые старые и опытные ведьмы-то может и есть, а вот безголовых, извини, нету. Так что, звать чащу али как?
Промолчал.
То, что чаще моей он не противник архимаг знал, и то, что призову, если потребуется, знал тоже.
И все что ему оставалось, лишь вопросить:
— И что, сегодня печать снимать будешь?
— Что ты, сегодня нет, — я учебник чародейский захлопнула. — Сначала снять нужно проклятие. И, это, охранябушка, ты бы деревяшку нашел бы себе, что ли…
— Ззззачем? — прошипел маг.
Поднялась из-за стола, оставляя шаль на стуле, пожала плечами, и не глядя на мага, сообщила:
— Больненько будет…
— Больненько я потерплю! — почти рык.
— Больнехонько?
— Тоже.
Посмотрела в синие глаза и честно сказала:
— А зверскую боль тоже вытерпишь?
Молча поднявшись, маг вышел. Вернулся со свежее оттесанной деревяшкой, видать осталась опосля его строительных подвигов, огляделся и спросил:
— Где мне лечь?
Указала на его лежбище. Маг оценил перспективу, затем взялся за матрац, перетащил его к зеркалу, да так, чтобы лежа видеть все, что я делаю и лег на живот. Деревяшку в рот ставить не стал, положил рядом.
А я стояла. Не знаю, кажется или нет, но когда я его в первую ночь отпаивала, вроде поменьше был, а сейчас… На спине, под жуткой страшной печатью сухая рельефная мускулатура. Лежит вот он, на животе, ожидая своей участи, а от чего-то у меня такое ощущение, что участь ждет не его — меня, знать бы еще какая.