Black Sabbath. Добро пожаловать в преисподнюю! - читать онлайн книгу. Автор: Мик Уолл cтр.№ 13

Им, может быть, песня и не нравилась, но благодаря контракту с Fontana в другом подразделении Philips – недавно запущенном лейбле Vertigo – услышали Evil Woman. Впечатленные звучанием записи (вместо приглушенных духовых, как в оригинале, звучала острая как бритва Gibson SG, новая гитара Тони Айомми), они навели справки об этих совершенно неизвестных британцах и обнаружили, что у них уже есть готовый альбом. Когда Джим Симпсон пришел к ним в лондонский офис, источая привычное дружелюбие, и поставил им альбом, бородатые любители травки, работавшие в Vertigo, не поверили своей удаче. Лейбл открыли в начале года как прямого конкурента недавно запущенного Harvest, филиала EMI, предназначенного для работы с подступавшей волной «прогрессивных», ориентированных на альбомы рок-групп. В 1969 году Vertigo уже выпустили дебютные альбомы Colosseum, Juicy Lucy, Манфреда Манна и Рода Стюарта, и на них пришлось потратить немало денег. Альбом Sabbath был записан и оплачен, так что идея просто заняться его дистрибуцией под своей эгидой показалась руководству Vertigo весьма привлекательной. Джим Симпсон подписал контракт. После встречи он бегом добежал до ближайшего телефона-автомата и сообщил Тони Айомми хорошую новость.

Настоящий сюрприз ждал группу на Рождество, когда Джим позвал их к себе домой, чтобы продемонстрировать новую обложку альбома. Оззи думал, что на обложке будут просто их фотографии, «как у битлов». Но, едва увидев ныне знаменитое изображение водяной мельницы Мейплдарем на берегу Темзы в Оксфордшире, построенной еще во времена «Книги Судного дня», перед которой графические дизайнеры из Vertigo разместили пресловутую «фигуру в черном», он закричал от радости.

– Я посмотрел на обложку и сразу в нее влюбился – девчонка на переднем плане, а посередине все такое черное! Я так и не прочитал то стихотворение, но сразу решил, что она просто убойная.

Упомянутое стихотворение было напечатано внутри раскрывающейся обложки, спрятанное в перевернутом кресте – еще один придуманный лейблом элемент упаковки, о котором группа узнала только сейчас. Белый стих был написан специально для обложки; начинается он так: «Все еще идет дождь, вуаль тьмы накрыла почерневшие деревья, которые, согнувшись от чьей-то невидимой жестокости, сбросили усталые листья…», и заканчивается так: «…у озера ждет молодая девушка, считая, что ее никто не видит, она улыбается, слыша далекий звон колокола и шум идущего дождя». А потом Симпсон поставил пластинку на проигрыватель, и ребята снова изумились, услышав начало: завывающий ветер, гроза, скорбный звон церковного колокола, а затем вступают гитары Тони, разрезая фоновый шум подобно топорам. Оззи чуть с ума не сошел.

– Я такой: ух ты! Мы прямо Pink Floyd!

Никто из них тогда не знал и не мог знать, что их пластинка – которую они сами впервые услышали с таким потрясением – станет одним из самых влиятельных рок-альбомов в истории. В то время критики были весьма скупы на похвалы, но Black Sabbath – конечно же, альбом они назвали именно так, следуя последней моде, а-ля Led Zeppelin и Deep Purple, вышедшие чуть ранее в том же году, – с годами стали считать краеугольным камнем для всего жанра хеви-метал. От артистов-новаторов вроде Metallica («без Black Sabbath не было бы Metallica», как однажды сказал мне Ларс Ульрих) и Nirvana, которую Курт Кобейн когда-то называл «смесью Black Sabbath и The Beatles», до самопровозглашенных подражателей вроде Мэрилина Мэнсона и Генри Роллинза. Позже даже звезды хип-хопа, которые хотели придать себе флер аутентичности – Ice-T, Busta Rhymes и покойный ODB (Ol Dirty Bastard), – рассыпались в похвалах Black Sabbath на сцене, в печати и даже на записях. Sabbath в первом альбоме удалось добиться не просто тяжести – это было нечто монументальное, совершенно изменившее правила игры. Альбом настолько отличался от всего, что было записано ранее, что сейчас по праву считается «Кумранскими рукописями» для хард-рока и хеви-метала.

Кроме монолитного заглавного трека, есть на альбоме и другие, не менее характерные композиции: например, Behind The Wall Of Sleep, название которой позаимствовано у Говарда Лавкрафта, из рассказа о некоем Джо Слейтере, пациенте сумасшедшего дома, который пробуждался ото сна, чтобы «парить в безднах пустоты, сжигая все препятствия, стоявшие на пути»; бурный рифф этой песни, казалось, взяли прямо из вскрытой вены. Группа продемонстрировала свою разностороннюю одаренность под конец песни, когда барабаны Билла Уорда улетают куда-то в космос, что так характерно для музыки Западного побережья США, а Гизер играет на бас-гитаре небольшое соло, которое на будущих американских версиях альбома назвали Bassically, но здесь, в оригинальном издании, оно звучит словно племенной ритуал призыва и без перерыва переходит в другую важнейшую песню альбома, N.I.B. Именно она практически стала шаблоном, вокруг которого строился тяжелый рок в начале семидесятых. Мощный, как поезд, блюз, какой обычно играли Cream, переходил в знаменитые сольные импровизации. Много лет эту аббревиатуру расшифровывали как Nativity In Black («Рождество в черном»), но на самом деле это было типично небрежное название для песни, вроде как посвященной любви дьявола к девушке. Группа дала ей имя Nib («Острие»), по одному из многочисленных прозвищ, которым остальные называли (не всегда с любовью) беднягу Билла Уорда – оно было вдохновлено его все удлинявшейся бородой, заканчивавшейся острым кончиком.

– Борода напоминала кончик пера, поэтому мы назвали песню Nib, – смеялся Гизер. – А потом я вставил туда точки, чтобы все казалось более таинственным…

Впрочем, в самой песне, в отличие от названия, никакого юмора нет.

– Это что-то типа нашей насмешки над любовными песнями. Мы ненавидели слушать такие песни, вот я и решил написать сатанинскую песенку о любви. Строчка «I’ll give you the moon and the stars» ^[3] звучала словно идеальная фраза для пикапа, потому что дьявол на самом деле может дать тебе и то и другое.

Возможно, самой впечатляющей песней была Sleeping Village, которая начиналась со зловещего бренчания акустической гитары и жужжания варгана. Оззи хрипло сетует: «Red sun rising in the sky…» ^[4], а спящая деревня просыпается под его ядовитыми лучами. Молчание, а потом одна из гитар Айомми снова поджигает трек, и начинается трехчастный инструментал, развивающийся от траурного до дьявольского, а затем, в облаке шума от заводящихся гитар, начинается следующая песня, возможно, самая лучшая демонстрация мощи Sabbath на всем альбоме – The Warning. Эту песню Эйнсли Данбара они заиграли в клубах буквально до дыр, и она стала «взлетной полосой» практически для всех песен в их репертуаре, но лишь здесь, на последнем треке дебютного альбома, мы слышим настоящую горькую сердцевину характерного саунда Sabbath, созданного ими в 1969 году. Песня звучит медленнее и куда более зловеще, чем оригинал Retaliation двухлетней давности, и длится почти в пять раз дольше. Шестидесятые были золотой эпохой для рок-музыкантов, которые брали существующий материал и превращали его в свой собственный – от энергичной версии битловской With A Little Help From My Friends от Джо Кокера до мощнейшего кавера Джими Хендрикса на All Along The Watchtower Боба Дилана. Но Sabbath не просто вдохнули в старую песню новую жизнь: на The Warning они перестроили всю вселенную хард-рока и хеви-метала. Они сочинили собственное почти четырехминутное вступление (Sleeping Village), а потом прошли ту точку, где оригинал постепенно исчезает из виду и появляются новые горизонты, над которыми сгущаются тучи; Тони, Гизер и Билл по очереди солировали, словно пытаясь перещеголять друг друга. Если послушать последние восемь минут The Warning отдельно, то можно подумать, что это играет импровизационная джаз-группа – примерно те же области в то время исследовал Майлз Дэвис, и из его записей вырос альбом Bitches Brew. Только вот это были не сливки нью-йоркского джаза, которые выпендривались, чтобы потом сказать «Ну вот, теперь ты убедился, что я круче», а «четыре олуха из Бирмингема», как их окрестил Оззи, которые играли все, что придет в голову, и их было не остановить. Даже продюсер Роджер Бэйн в конце концов перестал подавать им знаки и разрешил Тони солировать еще 18 минут. Когда все закончилось, музыканты не смотрели друг на друга. Они просто собрали аппаратуру и уехали, словно стыдясь того беспорядка, который устроили в студии.