Глава 11
Глаза – багряные звезды
Лето-осень 1244 г. Улус Джучи
По всему левому берегу великой Итиль-реки тянулись широкой полосою кочевья новой знати, частью монгольской, а в большинстве же своем – все тех же булгар и половцев, чаще именуемых ныне скопом – татарами. Благородный воин Игдорж Даурэн относился к великому роду найманов, некогда вдоволь попивших кровь самому Потрясателю Вселенной – великому Чингисхану. Как и некоторые другие племена, найманы издавна исповедовали христианство несторианского толка, и на монголов – кераитов, меркитов и прочих – поглядывали свысока: ну, что у них за вера? Ладно, Тенгри – великий бог, но поклоняться кустам, камням, озерам и рекам – да с какой это радости? Что ж теперь, не выкупаться, не умыться, боясь оскорбить обидчивых духов воды? Монголы и не мылись – и пахли настолько гнусно, что страшно было сидеть с ними в одной юрте – ну, разве что хорошенько перед этим выпить. Найманы – иное дело: купались, смывали с себя пот да дорожную пыль, не боясь ненароком лишиться удачи и счастья, кои – по монгольским поверьям – очень даже запросто можно было с себя смыть.
– А вот кто до острова первый? – скинув с себя одежду, Бару с разбега бросился в воду, нырнул, поднимая жемчужные брызги, тотчас же вспыхнувшие на солнце веселым искрящимся разноцветьем. Вынырнул, фыркнул, оглянулся:
– Эх, хорошо!
Игдорж Даурэн, посмеиваясь, смотрел на племянника, поджидая спускавшегося по узенькой, вьющейся средь высокой травы тропинке, гостя – боярина Павла, верного вассала мингана Ирчембе-оглана.
– Что, господин нойон, выкупаемся?
– Я б с удовольствием, – наклонившись, Ремезов зачерпнул ладонями воду и с видимым удовольствием ополоснул лицо. – Увы, к твоему гэру едут посланцы Бату!
– Уже едут? – поплотнее запахивая синий щегольской халат – дэли – удивился Игдорж. – Это мои парни предупредили?
Павел кивнул:
– Да. Только что прискакал один из твоих пастухов… Сардан, кажется.
– Сардан всегда спешит, да-а. Впрочем, поспешим нынче и мы.
– Поспешим? – выпрямившись, боярин хлопнул в ладоши. – Что я слышу? И главное – от кого? Не ты ли, о, славный Игдорж, говорил мне вчера – мол, поспешишь – замерзнешь.
– Да, так говорят, – невозмутимо кивнув, найман махнул рукою племяннику. – Но мы все же поторопимся. Э-эй, эй. Бару! А ну, вылезай сейчас же, пока по приказу великого Бату тебе не сломали спину!
Ремезов передернул плечами – а запросто могли бы сломать, если б увидели. Нечего оскорблять духов воды! Как умный человек, Игдорж Даурэн (да и все найманы) с уважением относился к верованиям своего сюзерена, стараясь никогда их не оскорблять. И купались люди Игдоржа лишь тайком, да и то – в пределах своего кочевья.
– Эй, Бару, живо, сказал я!
– Ого-го! Водичка-то прохладная! – выскочив из воды, подросток быстро отряхнулся, словно какой-нибудь озорной щенок, да принялся натягивать одежку, не забыв похвалиться: – Кабы ты, дядюшка, меня не позвал, так я б запросто во-он до того островка доплыл.
Игдорж только хмыкнул:
– Далеко козлиным рогам до неба!
– Нет, правда, доплыл бы! Мы вчера с Машей наперегонки плавали.
– Во как! – тут уж удивился Ремезов. – Так вот, вместе, и плавали?
– Еще Яцек был, но он она берегу сидел, в воду не лез. Судья!
Потянувшись, Павел посмотрел на Волгу, разлившуюся, словно море, и такую же, как и море, грозную. Дувший еще с раннего утра ветер сейчас усилился, по реке побежали волны, с шумом накатывающие на низкий песчаный берег, разбиваясь о далекие утесы и камни. По такой погоде не доплыл бы Бару до острова, ни за чтоб не доплыл бы, хотя, конечно, попробовал бы, не отказался и вполне мог утонуть – смелости да дури хватило бы. Правда, Маша его обычно сдерживала, следила, словно за младшим братцем. Хм, они, оказывается, уже и купались вместе.
– Ну, я готов! – мальчишка нацепил на мокрые косы круглую войлочную шапку. – Идем?
– Идем, Бару, идем, – посмеивался на ходу Игдорж. – Уж скоро и гости пожалуют. – Найман на ходу обернулся. – Павел, помнишь, я тебе говорил про большую охоту?
Ремезов тут же встрепенулся, кивнул:
– Угу.
– Ну, так вот они – вестники.
– Думаешь, приехали на охоту звать?
– А зачем же еще? Как раз на днях и должны были приехать.
Павла всегда поражала и восхищала эта способность монголов словно бы предвидеть события, коих было не так уж и много в их обычно размеренной и – что уж скрывать – скучной жизни. Все в кочевье шло своим чередом, определенным великим природным кругом: весна – лето – осень – зима, все тянулось так же, как и тысячи лет назад – пастухи гнали стада, разбивали, ставили летние гэры… теперь уж до осени, до зимы – почти никаких новостей и никого чужого, а уж гость-то – за радость! Так вот, постоянно видя вокруг себя одни и те же лица, за радость взять да помчаться километров за сотню – просто в гости в соседнее кочевье заехать, а уж если гости приезжают сами… О! Это повод пить недели две, уж никак не меньше!
Ремезов и его спутники как раз и провели в кочевье Игдоржа Даурэна чуть меньше пары недель, и за это время Павел никогда не был абсолютно трезвым. То арька, то кумыс, то ягодная бражка, претензионно именуемая – «вино». И ведь никак не откажешься – кровная обида! Маша-то с Яцеком легко, Маше – потому что девушка, а Яцек – молодой ишо. Их-то пить не заставляли, не наваливались… Впрочем, в кочевье Игдоржа, надо отдать должное, все же вдрызг-то не надирались, так, были всегда слегка под хмельком…
О-о-ох, бедная печень!
Почуяв хозяина, заржали привязанные невдалеке неприхотливые монгольские кони. Не то чтоб до кочевья так уж далеко идти – метров восемьсот от реки, вряд ли больше – однако ходить пешком для монгола – позор! Даже и на куда меньшее расстояние обязательно поедут верхом, а как же!
Боярин давно уже изучил все местные нравы и обычаи, пользуясь оказанным ему гостеприимством. Игдорж Даурэн считал себя должником, и гостей окружил всеобщим почтением и почетом – даже Машу и Яцека, которых, правда, «вином» в непомерных количествах не поили.
Беглецы ушли от бродников легко и непринужденно – и все благодаря Игдоржу и Бару, так что и сам Павел имел все основания быть благодарным, о чем и высказался как-то под пиалу хмельной арьки… и они с найманом даже смешали кровь! А почему бы не стать побратимами двум умным и благородным людям? Заболотский боярин – а ныне тиверский барон – Павел Ремезов и степной рыцарь, нойон Игдорж Даурэн, по воле рока едва не сыгравший в судьбе Павла роковую роль.
Игдорж Даурэн был верным вассалом Бату, другом его сына, христианина Сартака, и как раз возвращался из далекого Каракорума, куда ездил, узнав о смерти отца. Забрал часть своих людей – в том числе и племянника, Бару – продал скот, что же касается пастбищ – так в моногольских степях их у Игдоржа было немного. Иное дело здесь, у реки Итиль – земли, пожалованные Бату-ханом! Вот уж раздолье-то! А какая трава? А табуны? Да еще и река. Живи – да радуйся.