Впрочем, Редник ничуть не обиделся и хитро погрозил пальцем.
– Ага! Пытаетесь меня анализировать. Проявляйте терпение. – Внезапно он издал смешок. – Вам ясно? Не будьте аналитиком! Будьте пациентом!
Мне его слова не показались смешными.
Он снова хихикнул.
– Вы получите свой шанс! Если интересно, вот что я скажу: мне все надоело.
– Надоело? Тогда вы занимаетесь не своим делом.
– Или слишком долго занимаюсь своим.
Я нервно глянул на часы.
– Давайте начнем. В моем распоряжении только два обеденных часа.
– Мы уже начали. Разве вы не ощущаете, как в вашем подсознании чувства поднимают свои змеиные головки?
– Ну может быть, – неохотно признал я. – Только ведь вы ничего не сделали.
Редник вздохнул.
– Если нам нужны какие-то действия…
Он встал из-за стола, удобно улегся на кушетке, скрестил на груди руки и сказал:
– Отойдите назад, чтобы я вас не видел.
– Но ведь это мне положено лежать на кушетке!
– В данном анализе вытесняемые в подсознание чувства ликвидируются! – резко ответил он, приподнявшись на одном локте и хмуро глядя на меня. – Обратный анализ. Теперь отойдите, делайте, что вам говорят!
Раздосадованный, я отошел назад, а он тем временем вновь устроился на кушетке.
– Первое, что приходит на память, – начал он отстраненным голосом, – случилось, когда мне было четыре года: я увидел, как отец целует маму. Подбежал к ним и ударил отца. Я кричал: «Отпусти ее! Ей больно! Ненавижу тебя! Ненавижу тебя!» После этого отношения между мной и отцом стали напряженными…
– Отец! – ахнул я. – Мать! О чем вы? Вы что, жили с ними? Отвратительная ситуация!
Аналитик повернулся и посмотрел на меня.
– Не особо у вас получается, а? Вам положено слушать, а не комментировать.
Раздраженный, я едва удержался, чтобы не ответить.
– В двадцать семь, – продолжал он как ни в чем не бывало, – я довел анализ до совершенства и полностью изменил общество…
– Да что с вами такое? – возмутился я. – Это Киндер довел анализ до совершенства сто лет назад.
Он молча ткнул пальцем в табличку на потолке: «Не сомневайтесь в правильности слов аналитика!»
– Что-то вы мне не нравитесь, – проворчал я.
Аналитик лучезарно улыбнулся.
– Прекрасно. Скоро это чувство перерастет в ненависть.
На пути назад к Статистическому центру я два квартала шел по пятам за голубем. Наконец он занервничал и улетел.
Сеансы проходили ежедневно. Каждый день в течение недели Редник в удобной позе возлежал на красной кушетке и, перескакивая с одного на другое, в омерзительных деталях описывал неправдоподобно долгую и наполненную событиями жизнь. Я тем временем мерил шагами кабинет позади него и мучился от желания поделиться собственными секретами, а он постоянно меня обрывал.
С каждым днем сдерживать чувства становилось все труднее, раздражение росло. Я терял вес, не мог спать. Периодически у меня возникали необъяснимые влечения.
Я не прекращал поиски вора, размышлял над сводками, невзирая на растущую неприязнь к Компьютеру, цифрам и графикам. Однако в статистике не появлялось ничего особенного – вор занял выжидательную позицию.
Я вновь и вновь задавался вопросом: на что еще можно положить глаз после того, как ты уже похитил десять миллионов долларов?
Где я ошибся? Неужели вор успел удовлетворить свою тягу? И я зря себя извожу?
Ответов не было.
Дома я вел себя бесцеремонно и своевластно. Я врывался к Наиде с мучительной надеждой застать ее в объятиях любовника; к моему разочарованию, это мне никогда не удавалось, и тем не менее я все равно истязал ее ревностью. Пока ее не было дома, я подключил пару проводов к системе внутренней связи, чтобы соединение не обрывалось независимо от того, работает приемник или нет. После часами сидел и наблюдал за ничего не подозревающей женой.
Неожиданно выяснилось, что я люблю ее все сильнее.
Это выбивало меня из колеи.
На работе я по нескольку раз в час ей звонил.
Дома то и дело вызывал к себе – и днем, и ночью.
Все кончилось вопиющим антиобщественным поступком: я перевез жену вместе со всеми пожитками на свою половину, а ее половину дуплекса опечатал.
Как ни странно, при таком грубом обращении Наида расцветала на глазах. С ее лица не сходила улыбка. Выполняя обычную домашнюю работу, нажимая кнопки и выбирая меню, она часто смеялась и пела.
Женщины – необъяснимые существа.
В то же время я стал испытывать странное влечение к другим женщинам. Однажды я увидел на улице девушку и, повинуясь импульсу, последовал за ней. Так я прошел полгорода, пока она не обернулась и не спросила вежливо:
– Вы что-то хотели?
– Вас! – напрямик выпалил я.
Разумеется, она была слишком хорошо воспитана, чтобы расстраивать ближнего. Много позже я вдруг вспомнил, что даже не спросил ее имени.
Из непритязательного человека я превратился в измученное ненасытное существо, которое не могло удовлетворить никакое изобилие. Я часто чувствовал себя подавленным, порой жалким. А однажды или даже дважды я ощутил такой неистовый восторг, о котором и мечтать не смел.
Единственным утешением мне служила мысль, что я жертвую собой во имя нашего мира. И лучше бы ему стоить этой жертвы, с горечью думал я.
Вор так ничем и не проявлял себя.
Внезапно грянул ежегодный Экзамен. За три дня мою личность должны были прощупать на предмет слабых мест, изучить и вынести вердикт. Меня терзало ужасное предчувствие, что я провалюсь. Тогда я потеряю работу.
Погруженный в тяжелые раздумья, я решил снова вернуться к Реднику и его жутким откровениям.
У меня перехватило горло, когда я все-таки заставил себя открыть дверь в приемную. Притворив ее за собой, я несколько мгновений тупо таращил глаза и готовился к суровому испытанию на красной кушетке за следующей дверью. Когда замутненный взгляд сфокусировался, я вдруг заметил то, на что должен был обратить внимание еще семь дней назад – на надпись:
КИНДЕР К. ЮРДНЭ
ресналирф-китиланА
и
ьлетапокогзом йынневтсещбо
Я медленно проговорил каждое из слов. В них угадывался какой-то смысл, как в древнем корневом языке, как в обратном анализе. Аналитик наоборот, конечно, китилана. Ресналирф-китилана.
Я встрепенулся.
Смысла оказалось гораздо больше. Редник – Киндер. Киндер – Редник. Вполне ожидаемо от человека, в приемной у которого висит объявление «С идентичностью шутки плохи!».