Игги Поп. Вскройся в кровь - читать онлайн книгу. Автор: Пол Трынка cтр.№ 11

Маклафлин любил и уважал Остерберга, но сомневался, что подобной непристойностью удастся завоевать аудиторию. Как правило, барабанщик настолько тащился сам, что даже не замечал, что его визжащий вокал никто не слышит. Да и публике, похоже, было все равно – она билась в экстазе, сподвигая его на следующий вокальный номер – джингл из телерекламы зерновых хлопьев “Sugar Crisp” («Сахарные хрустики»). И как-то «Игуаны» с изумлением увидели, что женское население курорта притащило с собой коробки этих самых «хрустиков» и закидывает ими барабанщика, как дрессированную обезьяну.

К середине лета Маклафлин, Свикерэт и Колокитас заметили, что на выходных, когда они ездят в Анн-Арбор к родителям или подружкам, Джим неизменно остается в их домике в Харбор-Спрингс, где ему к тому моменту выделили отдельную комнату в тщетном стремлении избежать завала плесневелых арахисовых плиток и гниющих яблочных огрызков, копившихся за общим диваном. Джим в основном сидел дома и крутил одни и те же пластинки: Bringing It All Back Home Дилана и The Rolling Stones Now. «Не было дня, чтобы я не слушал эти вещи часами». Но товарищи по команде понятия не имели, чем еще он занимался в выходные, пока как-то раз он не позвал их в роскошный особняк с видом на залив. В просторной гостиной изумленных Свикерэта и Колокитаса встретил благородного вида джентльмен, которого Остерберг представил: «Мистер Рейнольдс, владелец Алюминиевой компании Рейнольдса». Дружелюбный магнат побеседовал с «Игуанами», сообщил, что его дочь – большая поклонница их музыки, затем вручил каждому по стамеске и попросил нацарапать свои имена на огромном алюминиевом столе. Вскоре выяснилось, что Джим водит знакомство и с дочками семьи Ригли, владельцев компании по производству жевательной резинки Wrigley’s, а в следующие выходные он очаровал Чака Баубира, хозяина арт-кафе Depot House («Депо»), устроенного в железнодорожном вагоне, и договорился провести там свой поэтический вечер. Приглашал ли Джим кого-то, кроме Линн Клавиттер, в их жилье, товарищи не знали, но Маклафлин, которому как-то пришлось спать с ним в этом крошечном домике в одной кровати, больше этого не делал, заметив на простынях недвусмысленные следы. «Прошу прощения, – отшутился Остерберг, – пришлось выбирать: или так, или отцовство».

Магия Остерберга распространилась и на приезжих музыкантов. Когда прибыла знаменитая пышноволосая девичья группа The Shangri-Las, весь состав был в холодном поту от идеи аккомпанировать вокальному квартету. «Я был в ужасе, – говорит Маклафлин, – но Джим сказал: это же здорово, плевать на детали, ты только представь себе: мы сыграем с Шангрилами!» После часовой репетиции с их «зализанным гитаристом, он же директор, он же дорожный менеджер», они вывалились на сцену, Маклафлин – бормоча: «Что играть, какая из них про кондитерскую, какие там аккорды, ничего не получится!» Но «Джим молодец. Он был уверен: никаких ошибок никто не заметит. Никто и не заметил».

Брюнетки на бэк-вокале Маклафлину и компании не понравились, но они подозревали, что у Джима что-то было с блондинкой. С кем бы они ни играли, он всегда норовил задружиться, будь то Four Tops или Бобби Голдсборо – «такой нервный, его аж трясло, зато на сцене полностью расслаблялся», несмотря на тот факт, что, по словам Ника Колокитаса, основное время Остерберг тратил на обучение его попугая по кличке Грек Зорба кричать “fuck Sally” и “niggers”, – умение, которым дрессированная птица овладела как раз вовремя, когда «Игуаны» принимали у себя в гостях Four Tops. Колокитас восхищался Остербергом как барабанщиком, но не как дрессировщиком, тем более что Джим имел привычку проводить пальцами по прутьям зорбиной клетки, будя благородную птицу металлическим звоном.

Однако природа, как это часто бывает, взяла свое. В один прекрасный день до слуха Колокитаса донеслись из гостиной нечеловеческие вопли. Поспешив на крик, он обнаружил, что Остерберг и Зорба сплелись в роковой схватке: попугай намертво вцепился клювом Джиму в палец, а Джим скакал по комнате, пытаясь его стряхнуть. Наконец ему это удалось, и Зорба убрался, довольный, что отомстил. Ник так и не выяснил, кто открыл клетку. Честно говоря, подозреваемых было слишком много.

Купаясь в обожании местной молодежи, «Игуаны» чувствовали себя знаменитостями и часто раздавали автографы. Но заметили их и власти. Из Совета церквей Харбор-Спрингс поступила жалоба на непристойный текст “Louie Louie”. Кроме того, выступая в «Понитейле», The Kingsmen, питавшие отцовские чувства к молодым музыкантам, упомянули, что любят бегать по городу в нижнем белье. Это зародило мысль в мозгу Остерберга; вскоре группа заявила свой протест против потогонной системы Джима Дугласа, выйдя на сцену в пижамах. Остерберг подбил Дона Свикерэта на ночной пижамный мотопробег по городу на его мотоцикле, но когда Джим скинул плащ, оказалось, что его пижама – это, собственно, в чем мать родила. Вихрем промчавшись по главной улице, они поспешили вернуться в свой домик напротив «Понитейла».

К концу лета отношения с Дугласом испортились: он был скуп и на зарплату, и на привилегии. Некоторую сатисфакцию можно было извлечь из мелких нарушений: Дон Свикерэт, например, обнаружил под «Понитейлом» тайный ход, через который можно было воровать мороженое под самым носом у хозяина. Все были рады окончанию контракта и переместились на пару дополнительных концертов к Чаку Баубиру в «Депо». В восторге от барабанщика и от команды, Чак похвастался связями с «Коламбией» и другими лейблами. Вдохновленные этими новостями и растущим количеством поклонников, группа договорилась с детройтской фирмой «Юнайтед» на запись своего кавера песни Бо Диддли “Mona”. По поводу стороны В возникли серьезные внутренние разногласия. Джим хотел, чтобы это была его собственная песня “Again And Again” – мрачная, почти готическая вещь, где на фоне монотонно повторяющегося риффа выкрикивался диланоидный текст («Я иду по полю унылой смерти» и так далее), а остальная команда была за более удобоваримую битлообразную песню Ника “I Don’t Know Why”. «Мы не понимали, к чему клонит Джим, – признается Маклафлин. – Ему хотелось больше Дилана, но нам Дилан нравился только в виде каверов The Byrds».

В сентябре «Игуаны» приехали обратно в Анн-Арбор, где их ожидало несколько более серьезных концертов и – большинство из них – неизбежное возвращение в колледж. Свикерэт и Колокитас уже были студентами Восточно-Мичиганского университета в Ипсиланти; для Джима Остерберга уже было приготовлено место на факультете антропологии более престижного Мичиганского университета, занимавшего великолепные викторианские здания в центре Анн-Арбора. Мичиган придерживался щедрой приемной политики, позволяя даже не самым лучшим студентам резервировать места и обращаться за грантами в Мичиганское Управление высшего образования. Приятели Джима ни на минуту не сомневались, что ему прямая дорога в университет; как говорит Маклафлин, «он мог дурить сколько угодно, но при необходимости тут же брал себя в руки. Например, можете себе представить, какая нужна внутренняя дисциплина, чтобы писать стихи?»

В горячие денечки начала 1965 года «Игуаны» считались одной из самых модных команд Анн-Арбора. Но с наступлением осени оказалось, что их мажорный саунд а-ля «британское вторжение» устарел. Мичиганский музыкальный климат быстро менялся. Такие местные составы, как Johnny and the Hurricanes, в конце 1950-х выдававшие большие инструментальные хиты, на пластинках звучали слишком гладко, но славились крутыми живыми концертами; другие артисты, например Билли Ли, могли тягаться с детройтскими черными соул-составами; Билли Ли даже записал R&B-сингл для госпел-лейбла Carrie, а потом нанял местный бэнд The Rivieras и подобрал себе в телефонной книге новое имя – Митч Райдер.