Заветы - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 84

Мы перелезли через валуны и заплюхали по лужам, оскальзываясь и оступаясь. Я не знала, куда мы идем, но если в горку, значит, прочь от волн. Я так устала, что засыпала на ходу. Прикидывала: надо же, сюда добралась, а здесь отключусь, и упаду, и башку себе разобью. Бекка сказала: Осталось чуть-чуть. Я не помнила, чтоб она была в лодке, но она шла с нами по пляжу, только я ее не видела, потому что слишком темно. Потом она сказала: Вон туда посмотри. Иди на свет.

Кто-то закричал нам с утеса. Наверху суетились фонари, чей-то голос заорал:

– Вон они!

Потом другой окликнул:

– Сюда!

Я так устала, что орать не могла. Потом стало песчанее, а справа и сверху к нам двинулись фонари.

С одним фонарем появилась Ада.

– Получилось, – сказала она.

А я сказала:

– Ага, – и упала.

Кто-то поднял меня и понес. Гарт. Он сказал:

– А я тебе что говорил? Умница! Вот я знал, что ты победишь.

Я в ответ ухмыльнулась.

Мы поднялись в горку, а там были яркие огни, и люди с телекамерами, и кто-то сказал:

– Ну-ка улыбочку.

И тут я вырубилась.

Нас по воздуху доставили в медицинский центр для беженцев на Кампобелло и накачали меня антибиотиками, так что, когда я проснулась, рука была не такая распухшая и не очень ныла.

У постели сидела моя сестра Агнес в джинсах и фуфайке, на которой было написано: «БЕГИ, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ – ПРОТИВ РАКА ПЕЧЕНИ». Это было смешно, потому что мы тем и занимались – бежали, чтобы выжить. Агнес держала меня за руку. С Агнес были Ада, и Элайджа, и Гарт. И все улыбались, как ненормальные.

Сестра сказала мне:

– Это чудо. Ты спасла нам жизнь.

– Мы вами обеими ужасно гордимся, – сказал Элайджа. – Простите за лодку – вас должны были доставить в гавань.

– Вы в новостях по всем каналам, – сказала Ада. – «Сестры бросили вызов судьбе», «Дерзкий побег Младеницы Николь из Галаада».

– И документы тоже, – сказал Элайджа. – Тоже в новостях. Это бомба. Столько преступлений, в высших галаадских кругах – мы на такое и не надеялись. Канадская пресса обнародует один подрывной секрет за другим – скоро полетят головы. Наш галаадский источник не подвел.

– А Галааду кранты? – спросила я.

Я была счастлива, но все было какое-то ненастоящее, как будто это не я делала все, что мы делали. Как мы могли так рисковать? Что нас держало?

– Пока нет, – сказал Элайджа. – Но уже началось.

– «Новости Галаада» уверяют, что все это липа, – сказал Гарт. – Заговор «Моего дня».

Ада усмехнулась – коротко так заворчала:

– Ну конечно, а что еще им сказать?

– А где Бекка? – спросила я.

Меня опять повело, и я закрыла глаза.

– Бекки здесь нет, – ласково ответила Агнес. – Она с нами не поехала. Вспоминай.

– Она поехала. Она была на пляже, – прошептала я. – Я ее слышала.

Я, наверное, уснула. Потом опять проснулась.

– Температура-то у нее упала? – спросил чей-то голос.

– Что такое? – спросила я.

– Тш-ш, – сказала моя сестра. – Все хорошо. Мама здесь. Она так за тебя переживает. Смотри, вот она.

Я открыла глаза, и стало очень ярко, но передо мной стояла женщина. Грустная и счастливая разом; она немножко плакала. Она была почти как на фотографии из Родословной, только старше.

Я почувствовала, что это, наверное, и впрямь она, и протянула к ней руки, здоровую и ту, что выздоравливала, и наша мать наклонилась над больничной койкой, и мы с ней обняли друг друга одной рукой. Она обнимала меня одной рукой, потому что другой она обнимала Агнес, и она сказала:

– Милые мои девочки.

Пахла она как надо. Как будто эхо – эхо голоса, который толком не расслышать.

Она слегка улыбнулась и сказала:

– Вы меня, конечно, не помните. Вы были слишком маленькие.

А я сказала:

– Нет. Не помню. Но это ничего.

А моя сестра сказала:

– Пока нет. Но я вспомню.

А потом я опять уснула.

Автограф из Ардуа-холла

71

Наше время на исходе, мой читатель. Быть может, эти страницы тебе видятся хрупкой шкатулкой с сокровищами, кою открывать надлежит очень бережно. Быть может, ты разорвешь их в клочки или сожжешь – со словами нередко такое происходит.

Возможно, ты будешь историком, в каковом случае я надеюсь, что ты сможешь извлечь из меня пользу: честный портрет без прикрас, самое полное повествование о моей жизни и эпохе, достойно откомментированное; хотя я удивлюсь, если ты не упрекнешь меня в вероломстве. Или не удивлюсь: я буду мертва, а мертвых трудно удивить.

Мне ты представляешься молодой женщиной, умной и честолюбивой. Ты ищешь свое место в тех сумрачных гулких пещерах университетской науки, что еще сохранились в твои времена. Я воображаю тебя за столом: волосы заложены за уши, лак на ногтях потрескался – потому что лак возвратился, он всегда возвращается. Ты слегка хмуришься – привычка, которая с годами только усугубится. Я витаю у тебя за спиной, заглядываю через плечо – твоей музой, твоим незримым вдохновением, что гонит тебя вперед.

Ты корпишь над моей рукописью, читаешь и перечитываешь, по ходу придираешься, и в тебе зреет завороженная, но и скучливая ненависть, какую биографы нередко питают к предметам своих исследований. «Как могла я поступать так дурно, так жестоко, так глупо?» – спрашиваешь ты. Вот ты бы никогда не сделала ничего подобного. Но тебе никогда бы и не пришлось.

Итак, вот он, мой финал. Поздно: Галаад опоздал, ему уже не предотвратить неминуемой гибели. Жаль, что я не доживу и не увижу – ни пожара, ни крушения. И жизнь моя добралась до поздних своих дней. И час тоже поздний – безоблачная ночь, я созерцала ее по дороге сюда. Полная луна осияла весь мир двусмысленным трупным светом. Когда я проходила, трое Очей отдали мне честь: в лунном свете лица у них обернулись черепами – и мое, вероятно, тоже.

Они опоздают, Очи. Посланницы мои улетели. Когда дойдет до худшего – а до худшего дойдет очень скоро, – я удалюсь стремительно. Шприц-другой морфина – и готово. Так лучше: дозволив себе еще пожить, я извергну слишком много правды. Пытки – они как танцы: я для них чересчур стара. В бесстрашии пусть упражняется молодежь. У нее, впрочем, может, и не быть выбора, поскольку моих привилегий она лишена.

А теперь я должна окончить наш разговор. До свидания, моя читательница. Постарайся не думать обо мне слишком дурно – ну или хуже, чем я сама.