К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ланьков cтр.№ 44

Страница

Впрочем, «Кванбок» – это магазин для продвинутого среднего класса, для верхних 25 % населения Пхеньяна, то есть для людей зажиточных, но не богатых. Если у человека есть желание и возможность потратить серьезные деньги на товары премиум-класса, то в 2015–2017 годах такому элитному покупателю надо было отправляться в один из так называемых сингапурских магазинов – в «Пуксэ» или в «Рюгён». Свое народное название эти магазины получили из-за того, что их снабжением занимается сингапурская фирма – точнее, две разные фирмы, принадлежащие одному и тому же лицу. Точнее будет сказать, что сингапурцы снабжением элитных магазинов «занимались». В начале 2018 года иностранные журналисты узнали об идущих через Сингапур в Северную Корею поставках предметов роскоши, изделий знаменитых люксовых брендов, которые формально экспортировать в эту страну нельзя из-за санкций ООН. Последовал скандал, глава фирм-поставщиков оказался в Сингапуре под следствием, и дальнейшая судьба «сингапурских магазинов» неясна. В любом случае в «сингапурских магазинах» есть и сумки от Hermés и Chanel, и парфюмы знаменитых французских компаний, и вообще товары люксовых брендов, до которых восточноазиатские толстосумы всегда были большими охотниками. Отовариваются там богачи – точнее, их жены и любовницы, те, для кого не составляет особой проблемы потратить на дамскую сумочку от Chanel несколько сотен долларов.

Если «сингапурские магазины», доступ в которые, кстати, иностранцам закрыт, – это магазины для элиты, для верхнего 1 %, а «Кванбок» – магазин для продвинутого среднего класса, то как обстоят дела с магазинами для народа? Надо признать: и в народных магазинах дела с товарами при Ким Чен Ыне обстоят куда лучше, чем когда-либо на памяти ныне живущих граждан КНДР. Даже в маленьких провинциальных магазинах есть и овощи, и фрукты (включая импортные – бананы и ананасы везут из Китая, и они в итоге добираются даже до райцентров), и рыбные консервы, не говоря уж о всяческой конфетно-чипсовой продукции. Разрыв в уровне жизни между верхами и низами растет, как и следует ожидать при переходе к рыночной экономике, но при этом, хотя богатые и богатеют, бедные отнюдь не беднеют.

Для большинства северокорейцев 1990-е были десятилетием голода и нужды, смертей родных и друзей, временем разорения и распада общества. Но касается это далеко не всех: для некоторых предприимчивых, жестоких, трудолюбивых и хитрых людей это было в некотором смысле золотое время: в этот период человек без капиталов и связей мог создать состояние всего за несколько лет (правда, с высокой вероятностью он мог и сгинуть в процессе).

Многие (но не все) схемы обогащения 1990-х годов были бы незаконными в любом государстве, не говоря уже о Северной Корее. Эти схемы включали производство наркотиков и торговлю ими, а также торговлю контрафактными табачными изделиями и антиквариатом – как настоящим, так и поддельным. Торговля антиквариатом, расцвет которой пришелся на промежуток примерно с 1995 по 2005 год, с точки зрения прибыльности – и риска – уступала тогда только наркоторговле. В центре этой торговли оказался селадон – местный сорт керамики времен династии Корё (Х – XIV века), который всегда высоко ценился на международном рынке антиквариата. При династии Корё основные центры производства корейского селадона располагались на территории нынешней Северной Кореи. Главные из них находились в районе города Кэсона, чуть севернее ДМЗ, то есть фактической границы между Севером и Югом. Таким образом, получилось, что в земле КНДР хранится немало драгоценной древней керамики.

До 1980-х годов этот археологический факт не имел большого значения. Северокорейские крестьяне, вероятно, время от времени натыкались на забытые захоронения, находя там древние горшки необычного вида. До 1980-х годов Северная Корея была идеальным полицейским государством, почти полностью изолированным от внешнего мира. Соответственно, крестьяне (да и чиновники) не могли извлечь выгоду из этих открытий: связаться с дилером, готовым заплатить за такой антикварный предмет, было невозможно – да и мысль такая им в те времена, скорее всего, просто не могла прийти в голову. Поэтому находки, вероятно, оказывались в итоге в руках археологов и со временем попадали в музейные коллекции, чему можно было только радоваться.

Ситуация начала меняться в конце 1980-х годов, когда некоторые этнические корейцы из Японии, мигрировавшие в Северную Корею в 1960-х годах и поддерживавшие контакты со своими оставшимися в Японии родственниками, узнали, что керамические изделия эпохи Корё стоят в Японии безумных денег. Они и стали посредниками, и первые антикварные предметы, втайне откопанные местными жителями, начали уходить из страны и появляться на японском рынке антиквариата. С середины 1990-х этих стимулов для развития черного рынка антиквариата становилось все больше. Крестьяне голодали и умирали, система полицейского контроля рушилась, граница с Китаем становилась все прозрачней, работники правоохранительных органов, сами часто недоедавшие, все чаще брали взятки.

Крестьяне в окрестностях Кэсона и иных центров эпохи Корё обнаружили, что за странный горшок из старой могилы можно получить сумму, которой хватит на то, чтобы кормить всю семью в течение нескольких месяцев. Осознав это, они начали копать. Цены на их находки могли различаться очень сильно, но, как правило, в конце 1990-х годов «черному копателю» платили примерно 50 долларов за небольшую миску или блюдо эпохи Корё. Получив предмет, посредник направлялся к китайской границе и там перепродавал найденное контрабандисту за 250–500 долларов (накрутка в 500 % считалась умеренной, накрутка в 1000 % никого не удивляла). Контрабандист получал свою долю, и в итоге на сеульских или токийских аукционах антиквариата эта вещь, купленная под Кэсоном за 50 долларов, стоила уже несколько тысяч долларов. Конечно, некоторые уникальные предметы приносили гораздо больше, хотя не факт, что сам «черный копатель» знал об этом. Верхом удачи для сурового мужика из округи Кэсона (женщины занимались «раскопками» очень редко) была пара сотен долларов за совсем уж необычный предмет. Впрочем, даже полсотни долларов для голодающего северокорейского крестьянина в середине и конце 1990-х годов были хорошим кушем, поэтому энтузиазм «черных копателей» был высок.

Власти с полным основанием считали, что у них на глазах происходит массовое разграбление сокровищ национальной культуры, и, надо отдать им должное, делали все возможное, чтобы остановить незаконную торговлю антиквариатом. И копателям, и посредникам, если те попадали в руки полиции или органов безопасности, давали огромные тюремные сроки, а в некоторых случаях – и высшую меру. Однако это мало что меняло. Возможно, некоторые крестьяне и были патриотами, но выбор между продажей старой вазы в Китай и смертью своего ребенка был очевиден, даже если добавочным фактором был риск казни или медленной смерти в лагере. Результатом стало массовое уничтожение археологического наследия. «Черные копатели» искали предметы, которые могли бы продать: керамику и ювелирные изделия, а все остальное ими выбрасывалось или даже намеренно, ради безопасности, уничтожалось. Многие тысячи захоронений и других археологических памятников периода Корё были разрушены в этой безумной погоне, в которой целью одних были деньги, а других – выживание.

Страница