К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ланьков cтр.№ 103

Помню, как летом 2008 года за пивом и шашлыком свою позицию по беженцам объяснял мне высокопоставленный китайский работник прокураторы в одном из приграничных районов, сам этнический кореец. Он сказал мне тогда: «Мы всё понимаем. Мы сами были в похожей ситуации при Мао, и мы стараемся нелегалов не замечать, пока они ведут себя спокойно. Иногда нам присылают указания из центра, или сами нелегалы что-нибудь учудят типа убийства или вооруженного ограбления, тогда мы проводим несколько рейдов. Но в целом высылаем мы максимум одного из пяти, а в тех случаях, когда у нас есть возможность не замечать присутствия северокорейцев на нашей территории, мы их и не замечаем». С тех пор позиция китайских властей стала несколько жестче, но в целом данное высказывание и поныне отражает отношение местных чиновников к происходящему.

Куда более интересным является изменение в позиции северокорейских властей по отношению к своим гражданам, депортированным из Китая или же попавшимся при попытке побега в Китай. До середины 1990-х годов им грозили длительный срок тюремного заключения и пожизненная дискриминация. Однако в середине 1990-х ситуация изменилась. Столкнувшись с массовым исходом населения, а также осознав, что большинство беженцев не имеет никаких политических мотивов, руководство КНДР около 1996 года решило переквалифицировать незаконное пересечение границы в относительно незначительное правонарушение. В настоящее время северокорейские власти отправляют выданных китайцами или пойманных при попытке перехода границы беженцев в проверочно-фильтрационные центры, где их на протяжении нескольких дней или недель допрашивают следователи из службы северокорейской безопасности. Допросы эти могут сопровождаться побоями, хотя мои информанты (многие из которых неоднократно бывали в таких центрах в качестве подследственных) сообщают, что «бьют там не очень сильно, а женщин обычно не трогают вообще».

Следователи стремятся получить от бывших беженцев признание в том, что те, находясь в Китае, вступали в контакты с иностранцами, южнокорейцами или христианскими миссионерами. Если такие показания удается получить, то судьба беженца незавидна. Его (или, скорее, ее, так как большинство беженцев составляют женщины) ожидает большой срок тюремного заключения и с большой долей вероятности – смерть в лагере. Однако такой поворот событий является исключением. В большинстве случаев никакого конкретного компромата на беженцев у следователей нет, признаваться в былых прегрешениях (реальных или нет) сами беженцы, разумеется, не рвутся и, как правило, достаточно стойко переносят побои. После окончания следствия не признавшихся ни в чем особо опасном бывших беженцев отправляют в тюрьму облегченного типа, таллёндэ, где они находятся несколько месяцев или – при особом невезении – около года. Именно это случилось с г-жой Ли, о злоключениях которой мы уже говорили в этой главе.

Конечно, на биографии мигрантов после этого останется несмываемое пятно, которое лишает их шансов на получение престижной работы. Однако в наши дни большинство перебежчиков – это простые люди, крестьяне и рабочие, которые никогда и не мечтали ни о какой карьере. Как уже говорилось, многие из них после освобождения снова пытаются пересечь границу и уйти в Китай. Возвращающиеся перебежчики стали первой статистически значимой группой северокорейцев, на собственном опыте испытавших, какова жизнь вне пределов КНДР. Они видели результаты (как хорошие, так и плохие) рыночных реформ в Китае, они осознают степень отсталости и бедности Северной Кореи, они имеют некоторое представление о процветании Южной Кореи. Именно это обстоятельство, по всей видимости, заставило Ким Чен Ына несколько отойти от либеральной политики своего отца и около 2010 года заняться восстановлением контроля над границей.

В период с 1953 по 2019 год в Южную Корею прибыли 32 000 «бывших» граждан КНДР. Их часто называют «перебежчиками» – несколько неудачный, хотя и устоявшийся русский перевод английского термина defector. Однако этот термин во многом вводит читателя в заблуждение – не только из-за свойственной ему в русском языке негативной окраски, но и потому, что он подразумевает наличие каких-то политических мотивов в решении об эмиграции. Как мы увидим, в случае с выходцами из КНДР, оказавшимися в Сеуле в последние два-три десятилетия, такие мотивы встречаются очень редко. Поэтому, пожалуй, лучше называть их беженцами – хотя для тех, кто прибыл на Юг до конца 1980-х, лучше подойдет термин «перебежчик», ибо в те времена политические мотивы играли куда большую роль.

В первые годы после раздела страны, в конце 1940-х, граница между двумя корейскими государствами плохо охранялась, так что те люди, которым не нравились новые северные порядки, могли уйти на Юг (а те, кому не нравились порядки южные, – соответственно на Север). Еще проще покинуть Северную Корею было во время Корейской войны, когда почти все города страны переходили из рук в руки по нескольку раз (в Сеуле, например, в 1950–1951 годах власть менялась четыре раза). В результате в 1945–1953 годах с Севера на Юг переместилось более миллиона жителей. Однако после подписания перемирия в июле 1953 года ситуация коренным образом изменилась: перемещение людей практически прекратилось. За период с 1953 по 1989 год на Юг прибыло всего лишь 607 человек, то есть в среднем примерно по 15 человек в год. Для сравнения, в 1961–1989 годах, уже после строительства Берлинской стены, которая сильно затруднила побег на Запад восточным немцам, в ФРГ легально и нелегально ушло около полумиллиона восточных немцев – более 20 000 в год.

Главная причина того, что перебежчиков-беженцев тогда было так мало, связана с тем, что к концу 1950-х годов правительство КНДР создало крайне эффективную систему охраны границы, которая была направлена как «вовне» (против проникновения в страну южнокорейских агентов), так и «вовнутрь» (против несанкционированных попыток покинуть Северную Корею). Несколько километров минных полей, контрольно-следовых полос и проволочных заграждений превратили несанкционированный переход военно-демаркационной линии в почти гарантированное самоубийство. Перебраться на Юг морем со временем тоже стало непросто: доступ на прибрежные пляжи для обычных граждан в КНДР закрыт, а само морское побережье отгорожено несколькими рядами колючей проволоки и контрольно-следовыми полосами, протянувшимися вдоль моря на сотни километров. Эта система сочеталась с эффективным полицейским контролем, который включал в себя систему разрешений на поездку, надзор со стороны групп инминбан и многое другое.

Впрочем, не следует все сводить к административно-полицейскому контролю: малая численность беженцев была вызвана и другими обстоятельствами – в первую очередь тем, что до 1965–1970 годов Южная Корея отнюдь не превосходила Северную по уровню жизни. Немалую роль играло и то, что в 1960-е и 1970-е революционный энтузиазм был еще на подъеме и основная масса жителей Северной Кореи поддерживала существующий режим.

До середины 1990-х годов шансы бежать из КНДР имели только члены некоторых профессиональных групп. Среди перебежчиков того времени были военные летчики, угнавшие на Юг свои самолеты, дипломаты и сотрудники внешнеторговых организаций, перешедшие на Юг через третьи страны, военнослужащие частей, расположенных вдоль военно-демаркационной линии (то есть фактической границы с Югом), знакомые с тем, как она охраняется, а также рыбаки, которым удалось обмануть бдительность многочисленных контролеров и надсмотрщиков. В те времена эти редкие беженцы представляли собой большую пропагандистскую ценность для сеульского правительства. Северокорейский социализм все еще рассматривался как жизнеспособная альтернатива южнокорейскому капитализму, и в Сеуле стремились использовать перебежчиков, чтобы доказать социальное и политическое превосходство Южной Кореи над Северной. Поэтому в отношении перебежчиков проявлялась большая щедрость.