Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Престон cтр.№ 72

В каком-то смысле земля усиливает иммунный ответ против человеческого вида. Она начинает реагировать на паразита-человека, на распространение человеческой заразы, на мертвые пятна бетона по всей планете, на раковые гнили в Европе, Японии и Соединенных Штатах, кишащие размножающимися приматами, колонии, расширяющиеся и распространяющиеся, угрожающие потрясти биосферу массовым вымиранием. Возможно, биосфере «не нравится» идея о 5 млрд человек. Или можно также сказать, что крайнее усиление человеческой расы, произошедшее только в последние 100 лет или около того, внезапно произвело очень большое количество мяса, которое находится повсюду в биосфере и, возможно, не сможет защитить себя от формы жизни, которая может захотеть его съесть. У природы есть интересные способы уравновешивания самой себя. У тропического леса есть собственная защита. Иммунная система Земли, так сказать, распознала присутствие человеческого вида и начинает действовать. Земля пытается избавиться от инфекции, вызванной человеческим паразитом. Возможно, СПИД – это первый шаг в естественном процессе очищения.

СПИД, пожалуй, худшая экологическая катастрофа XX века. Вирус, вызывающий СПИД, вполне мог попасть в человеческую расу от африканских приматов, от мартышек и человекообразных обезьян. Например, ВИЧ-2 (один из двух основных штаммов ВИЧ) может быть мутантным вирусом, который попал в нас от африканской обезьяны, известной как черномазый мангобей, возможно, когда охотники на обезьян или трапперы касались окровавленной ткани. ВИЧ-1 (другой штамм), возможно, мы получили от шимпанзе – вероятно, когда охотники разделывали шимпанзе. Штамм обезьяньего вируса, вызывающего СПИД, недавно полученный от шимпанзе в Габоне, в Западной Африке, до сих пор является самым близким к ВИЧ-1, когда-либо найденным в животном мире.

Вирус, вызывающий СПИД, был впервые замечен в 1980 году в Лос-Анджелесе врачом, который понял, что его пациенты-геи умирают от инфекционного агента. Если бы кто-нибудь в то время предположил, что эта неизвестная болезнь у геев в Южной Калифорнии произошла от диких шимпанзе в Африке, медицинское сообщество дружно рассмеялось бы. Теперь уже никто не смеется. Я нахожу чрезвычайно интересным рассмотреть идею о том, что шимпанзе – это исчезающее тропическое животное, а затем рассмотреть идею о том, что вирус, который перешел от шимпанзе, внезапно перестал быть опасным вообще. Можно сказать, что вирусы тропических лесов чрезвычайно хорошо заботятся о своих собственных интересах.

Вирус, вызывающий СПИД, очень быстро мутирует, он постоянно меняется. Это гипермутант, оборотень, спонтанно изменяющий свой характер в процессе движения через популяции и через индивидуумов. Он мутирует даже в ходе одного заражения, и человек, умирающий от ВИЧ, обычно заражается несколькими штаммами, спонтанно возникающими в организме. Тот факт, что вирус быстро мутирует, означает, что для него будет очень трудно разработать вакцину. В более широком смысле это означает, что вирус, вызывающий СПИД, является естественным пережитком изменений в экосистемах. ВИЧ и другие появляющиеся вирусы выживают после крушения тропической биосферы, потому что они могут изменяться быстрее, чем в их экосистемах происходят любые изменения. Они, должно быть, хорошо умеют избегать неприятностей, если некоторые из них существуют уже четыре миллиарда лет. Я склонен думать о крысах, бегущих с тонущего корабля.

Я подозреваю, что СПИД может не быть выдающимся проявлением силы природы. Может ли человеческая раса на самом деле поддерживать население в 5 млрд или больше без катастрофы с горячим вирусом, остается открытым вопросом. Ответ кроется в лабиринте тропических экосистем. СПИД – это месть дождевого леса. И это только начало.

«Никаких проблем, – думал я. – Конечно, со мной все будет в порядке. С нами все будет в порядке. Вообще никаких проблем. Все будет хорошо. Многие люди вошли в пещеру Китум, не заболев. От трех до 18 дней. Когда начинается усиление, вы ничего не чувствуете». Это заставило меня вспомнить Джо Маккормика, сотрудника CDC, связавшегося с армией из-за борьбы со вспышкой Эболы в Рестоне.

Я вспомнил историю о нем в Судане, о его охоте за вирусом Эбола. В конце полета в отдаленный буш он столкнулся лицом к лицу с лихорадкой Эбола в хижине, полной умирающих пациентов, уколол себе палец окровавленной иглой, ему повезло, и он выжил. В конце концов, Джо Маккормик оказался прав насчет вируса Эбола Рестона: он не оказался особо заразным для людей. Затем я подумал о другом открытии Джо Маккормика, одном из немногих прорывов в лечении вируса Эбола. В Судане он, думая, что умрет от лихорадки Эбола, обнаружил, что бутылка шотландского виски – единственное хорошее лекарство от воздействия филовируса.

Однажды осенью я поехал в заброшенный обезьянник посмотреть, что с ним стало. Стоял теплый день бабьего лета. Над Вашингтоном висела коричневая дымка. Я свернул с кольцевой дороги и осторожно приблизился к зданию. Место было пустынным и тихим, как могила. Прямо перед домом камфарное дерево роняло редкие листья. Таблички «Сдается в аренду» стояли перед многими офисами, расположенными вокруг парковки. Я ощутил присутствие не вируса, а финансовой болезни – клинические признаки 1980-х годов, как шелушение кожи после сильной лихорадки. Я шел по травянистой площадке позади здания, пока не достиг точки входа – стеклянной двери. Она была заперта. С краев двери свисали обрывки серебристой клейкой ленты. Я заглянул внутрь и увидел пол, испещренный красновато-коричневыми пятнами. Табличка на стене гласила: «Убирайте свой мусор сами». Рядом с ней я различил коридор воздушного шлюза, серую зону, через которую солдаты прошли в горячую зону. У него были серые стены из шлакоблоков – идеальная серая зона.

Мои ноги шуршали по клочкам пластика в траве. Я нашел бузину, зреющую вокруг ржавой вентиляционной машины. Я услышал, как отскочил мяч, и увидел мальчика, играющего в баскетбол на детской площадке. Эхо мяча отдавалось от стены бывшего обезьянника. Из-за деревьев доносились крики детей из детского сада. Исследуя заднюю часть здания, я подошел к окну и заглянул внутрь. Вьющиеся лозы росли внутри комнаты и прижимались к оконным стеклам, ища тепла и света. Где эти лозы нашли воду внутри здания? Лоза была татарской жимолостью, сорняком, который растет в пустынных местах и на заброшенной земле. У цветов татарской жимолости нет запаха. То есть они пахнут как вирус; и они процветают в разрушенных жилищах. Татарская жимолость напомнила мне о Тартаре, Стране мертвых в «Энеиде» Вергилия, подземном мире, где тени мертвых шепчутся в тенях.

Сквозь переплетенные лозы бывшую горячую зону было почти не видно. Словно смотришь внутрь дождевого леса. Я прошел вдоль стены здания и нашел еще одну дверь, обрамленную клейкой лентой. Я прижал нос к стеклу и сложил ладони чашей. Я увидел ведро, перемазанное сухой коричневой коркой. Корка была похожа на высохшие обезьяньи экскременты. Что бы это ни было, я предположил, что оно было вымыто хлорным отбеливателем. Между стеной и ведром с отходами паук сплел паутину. На полу под паутиной лежали высосанные пауком тельца мух и ос. Была осень, и паук отложил в паутине яичные капсулы, готовые начать свой цикл размножения. В обезьяннике снова зародилась жизнь. В этих комнатах поднималась, цвела и кормилась Эбола, затем отступившая в лес. Но она вернется.