Слегка отсыревшая коробочка с пистонами тоже пригодилась, ее осторожно подсушили на теплой печке и уже на следующий день «бахали», высекая искру для печки.
В обеих квартирах было множество ценных вещей, а у соседей и вовсе богато, но это вчерашнее богатство ничем не могло помочь сейчас детям, куда ценней бархатных портьер или шелковой ширмы коробка с пистонами и банка сухарей.
Зато в комнате Юркиных соседей нашлась фуфайка – старая стеганая с наполовину оторванным воротником. Женька в ней утонула, а вот самому Юрке была почти впору. Перетянув обновку веревкой – ремней в доме давно не было, он прошелся по кухне гоголем и довольно хохотнул:
– Теперь никакая зима не страшна. – И вдруг смутился: – Жень, мы сейчас и тебе что-нибудь найдем. И Павлику тоже.
Женьку закутали в старую и местами штопанную шаль, которая от времени достаточно свалялась, чтобы не пропускать даже ветер, а Павлика замотали в такой же шерстяной платок, завязав узлом сзади. Толстые грубые варежки, побольше всякой всячины в огромные валенки… Некрасиво? Зато тепло!
Женька весь вечер старательно штопала и зашивала обновки.
Юрка еще прошелся по квартире и притащил из бабушкиной комнаты ходики с кукушкой. Правда, что-то там отсырело, и птице не удавалось выглянуть из открывшейся дверцы, но все равно их тиканье успокаивало. Павлик, видно, знал, что это такое, стоял возле часов и ждал кукушку.
– А может, ее съели? – невесело посмеялся Юра.
Чтобы выставить время, пришлось спрашивать у дворничихи.
Вернувшись, Юрка мрачно сообщил:
– В восьмой квартире живут какие-то богачи. У них из-за двери мясом тушеным пахнет и пирогами. Даже мимо ходить больно. Говорят, что там поселили беженцев.
– Откуда у беженцев мясо?
Женя даже ужаснулась догадке, но Юрка возразил:
– Не, он какой-то начальник. Им даже дрова привезли и на площадке сложили. Хорошие такие, не то что наши обломки. Стащить, что ли? Там так много, что и не заметят.
Они понимали, что это неправильно, нечестно, но как удержаться замерзающим детям от мелкого воровства, если совсем рядом сытые взрослые?
– Надо во время налета, когда они в убежище уйдут…
– А если не уйдут?
Но налета в ту ночь не было, а стреляли по другому району. И все же Женька и Юрка решили навестить большую кучу аккуратных полешек.
– Вдруг они до завтра в квартиру перетаскают?
Первый раз сходили удачно, удалось тихонько снять целых пять поленьев и унести к себе. А во второй Павлик потянул полено и несколько других загромыхали, падая на пол. Юра и Женька бросились со своей добычей наверх, а малыш замешкался. Павлик стоял на площадке с поленом в руках, когда дверь открылась и оттуда выскочила женщина в ярком халате:
– Что?!
Увидев малыша, она чуть растерялась. Следом показался муж, блокада не повлияла на его упитанность, круглый животик не стал меньше за время всеобщего голода.
– Что такое, Мариночка?
– Смотри, я же говорила, что сопрут! Дрова крадет!
Павлик был готов разреветься, но Женька сообразила, она сунула свои два полена в руки Юрке и бросилась вниз к малышу:
– Павлик, пойдем, не трогай ты их дрова.
Взяла полено из рук мальчика и со злостью швырнула прямо на ноги Мариночке:
– Подавитесь вы!
Та завизжала, словно ее резали, но мужа все-таки проняло, поспешил увести супругу в квартиру, потом выскочил на площадку, крикнул вслед детям:
– Вы из какой квартиры?
Женя подумала: отнимать дрова придет? И назвала номер квартиры Павлика, пусть полюбуется на крыс. В конце концов, она не обманывала, Павлик-то жил именно в той квартире.
Сосед пришел, но не требовать свои дрова обратно, увидев пустую квартиру Павлика, сообразил постучать в соседнюю.
Вышел Юрка, готовый вцепиться в горло из-за своей добычи. Но делать этого не пришлось, сосед протянул два полена и какой-то сверток:
– Возьмите. И не сердитесь на Мариночку, она нервная стала после гибели дочек… А дрова не нам привезли, их завтра заберут. Мы эвакуируемся через два дня, вы это вот возьмите…
Дрова действительно на следующий день забрали раненые красноармейцы, эти полешки привезли для госпиталя, но на улице оставить не рискнули, вот и подняли на площадку. Пока носили, Женька с Павликом сумели взять еще два полена, никто не гонял.
А в свертке были пряники – овсяные, но не из овсяной муки, а из давленого овса. Совсем не такие, как до войны, но сладкие, а потому очень вкусные. А еще целая плитка дуранды и кулечек месятки. Это и вовсе роскошь.
Соседи действительно уехали через два дня, Юрка вздыхал:
– Жаль… может, еще бы чем поживились…
Одна иждивенческая карточка на троих, но и ту не отоварить.
В Ленинграде беда… После радости от увеличения норм по продовольственным карточкам и обнадеживающих известий о работе Ледовой трассы, по которой с Большой земли грузовиками возят продовольствие, о том, что вся страна, как может, помогает ленинградцам, вдруг обнаружить, что этого самого продовольствия в магазин не привезли!
– Ладно, крупы или какао, – возмущалась женщина, на одутловатом лице которой глаза превратились в щелки, – их машинами развозят. Но хлеб-то где?!
С ней были согласны все стоявшие в очереди в булочную. Другие продукты и впрямь возили по магазинам машинами, иначе никак, но хлеб с хлебозаводов в булочные обычно доставляли возница и продавщица на санях. Сначала сани тащила лошадь, потом что-то костлявое, слегка лошадь напоминающее, а потом животное не выдерживало бескормицы и нагрузки и падало замертво. В оглобли саней впряглись люди.
Теперь возницы сами тащили сани с буханками, а продавщицы изо всех сил толкали сзади. Они торопились, ведь, не ровен час, нападут по пути. Бывало и такое – нападали, опрокидывали сани, грабили. И не всегда это были взрослые, немало подростков, оставшихся без родителей, а то и поощряемых живыми родителями, собирались в банды и грабили обессилевших людей и небольшие магазины.
Обычно очередь ждала терпеливо и молча, но в тот день почему-то волновалась. Кто-то пожаловался, что репродуктор не работает, мол, даже если будет воздушная тревога, то не узнаешь.
– Надо бы управдому сказать, да у того закрыто было… А я уже привык к этому тиканью метронома, не слышно, так и не хватает чего-то.
– И я привыкла. Стучит себе, значит, работает, – согласилась с высоким тощим стариком толстенькая, словно кубышка, женщина. Впрочем, с одного взгляда становилось понятно, что ее «упитанность» – лишь множество одежек одна поверх другой. А если лицо одутловатое, так это от воды, когда слишком сильно хочется кушать, еду заменяют теплой подсоленной водой. Она на время заглушает мучения голода, но приводит к водянке. Кто-то успевает остановиться, кто-то погибает от избытка воды и соли.