Я не одобряла. Но чувствовала, что должна поддержать Аркадия.
— Каждый волен принимать самостоятельные решения, — произнесла я обтекаемую фразу.
Аркадий посмотрел на меня с благодарностью. Я еще успею убедить его, что именно такое решение принимать не стоит. У меня еще есть время, суд через неделю.
В конце концов негостеприимный Аркадий выдворил родителя за калитку, ничего ему не пообещав. Мне его было очень жаль: несмотря на всю уверенность и властность, он не мог повлиять на собственного ребенка, не мог спасти его от страшной участи. Но еще не вечер, мы еще поборемся. И да, я — его союзник. Я не сказала этого прямо, но, думаю, он догадался. По крайней мере, когда он прощался со мной, в его глазах теплилась надежда.
— Извини, — произнес Аркадий, когда мы остались одни. — Очень не хотел тебя во все это втягивать…
— Но я втянулась.
— К сожалению.
Лично я об этом ничуть не сожалела.
— Думаешь, было бы лучше, если бы я не узнала? Если бы думала, что была для тебя просто мимолетным развлечением?
— Я так считал. Лучше бы ты меня ненавидела, чем оказалась втянутой во все это дерьмо.
— Ты продолжаешь так считать? — спросила я.
Аркадий пожал плечами.
— Да. Ты слишком много для меня значишь, чтобы я…Я не хочу портить тебе жизнь!
— Из всех возможных вариантов я выбираю правду. Всегда!
— Да, — кивнул Аркадий. — Ты выбираешь правду, ты бросаешься в бой, а не прячешься при виде опасности. Ты смелая и сильная.
— Я? Если бы ты знал, какая я трусиха!
— Я знаю. Но, когда тебе страшно, ты не убегаешь, а нападаешь. Не прячешься, а идешь напролом…
— А потом разгребаю последствия своей «смелости», — хмыкнула я.
— А я убежал от опасности. Пусть не уехал в Тай, но сбежал сюда. Я больше не хочу прятаться. Опасность надо встречать лицом к лицу.
— Но это не тоже самое, — сказала я.
— Это абсолютно то же самое. Пусть будет, что будет. Я не крыса в подвале.
— Конечно, ты не крыса! Откуда вообще взялось это выражение? Ты его постоянно повторяешь.
— От тебя, — улыбнулся Аркадий.
— От меня?
Вот это новости! Не помню, чтобы я когда-нибудь такое говорила.
— Ты сказала, что не будешь прятаться от деда, как крыса в подвале. И еще ты говорила: наломал дров — подставляй шею.
Я вспомнила. Да, я что-то такое ляпнула, когда мы плыли на яхте…
— Может, до тех твоих слов я еще сомневался. А, может, уже решил все, но сам не понял. Но в тот момент я осознал, что поеду на суд. Убегать и прятаться — не мое.
— Ну вот, — растерялась я. — Оказывается, это я тебя подтолкнула…
— Ты помогла мне понять самого себя. И я тебе за это очень благодарен. Сейчас, может быть, впервые в жизни, я чувствую, что принял правильное решение. Какими бы ни были его последствия.
— Твой отец вряд ли бы с тобой согласился.
— Конечно, он переживает за меня. И не может посмотреть на ситуацию объективно. Если бы мог, понял бы, что я прав.
— Он тебя любит и ему сейчас очень страшно.
— Он должен принять мой выбор. Ладно — мама не понимает, она женщина. Хорошо хоть, он уговорил ее не ехать сюда… Но отец — он должен понять и поддержать. Вот тебя родители поддерживают?
— Мама всегда. А отца у меня нет.
— Нет… совсем?
— Я никогда его не видела.
— О! — растеряно произнес Аркадий. — Извини.
— А за что ты извиняешься? Нет и нет. Я и не знаю, что это такое. Зато у меня есть дед.
Аркадий обнял меня, прижал к своей груди, поцеловал в макушку.
— Как бы я хотел… — прошептал он. — Ну почему все так не вовремя?
— Мы нарушили условие, — сообщил Аркадий через несколько минут, когда мы устроились в уютном кресле на террасе. — Никаких серьезных разговоров, только беззаботное времяпрепровождение.
— Ну и кто придумал это дурацкое условие?
— Это определяющее условие удачного курортного романа.
— Так у нас все-таки курортный роман?
Улыбка, украшавшая лицо Аркадия, на секунду исчезла.
— У нас… то, для чего нет слов. Их еще не придумали. Я никогда не чувствовал ничего подобного и знаю, что никогда больше не почувствую. И я счастлив, что встретил тебя. Несмотря ни на что. Но я настаиваю, что мы должны следовать дурацким условиям.
Ну и ладно. У меня еще есть время. Отложу пока серьезный разговор. Надо подумать над аргументами. Я пока не знаю, как убедить его улететь в Таиланд. Он, похоже, твердо решил следовать своему плану. Я уважаю его смелость и мужество, но я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме!
— Может, покатаемся на яхте? Или съездим на Кручу? Или прогуляемся по набережной? Еще мне понравился тот ресторанчик на причале, там такой шикарный вид на море.
— Море я вижу каждый день, — сказала я многозначительно.
— То есть ты хочешь остаться здесь?
— И любоваться твоими прекрасными глазами и тысячеваттной крокодильей улыбкой.
— Почему это она крокодилья?
— Потому что у тебя ровно восемьдесят восемь распрекрасных белоснежных зубов! Тебя запросто можно снимать в рекламе зубной пасты.
Что это? Аркадий смутился? Не знала, что он на такое способен.
— Ну тогда надо хотя бы сгонять в магазин. В холодильнике пусто. Шампанское купить, свечи там, для романтики…
Я фыркнула.
— Где ты набрался этих пошлостей? Свечи для романтики… Знаешь, что такое настоящая романтика?
— Что?
— Я и ты. Все. А фоном может быть что угодно — старая груша в саду, твой свеженастеленный пол или… тюремный двор.
Аркадий посмотрел на меня так, что у меня защемило сердце. В этом взгляде была беспросветная тоска, робкая, почти задушенная, надежда и… любовь. Да, именно она. Я знаю, что сейчас он не произнесет этого слова и понимаю, почему. Слова и не нужны. Я чувствую, он чувствует… все понятно без слов.
В этот душещипательный момент, исполненный глубокого смысла, мне на руку с потолка террасы опустился огромный паук. Он шевелил своими мохнатыми лапищами, тряс козлиной бородой и пялился на меня выпуклыми кровожадными глазищами.
— А-а, — завопила я и резко дернула рукой.
Я не очень боюсь насекомых, могу запросто взять в руки майского жука или божью коровку, но пауков недолюбливаю, особенно таких свирепых бородачей.
Не знаю, куда после моего взмаха приземлился паук, но моя рука приземлилась ровно Аркадию в глаз. Он издал какой-то свистящий звук и схватился за пострадавший орган зрения.