Подмастерье. Порученец - читать онлайн книгу. Автор: Гордон Хафтон cтр.№ 51

Смотрю, как черные волосы падают ей на глаза.

И она отбрасывает их в сторону.

* * *

— Что вам известно о нашем клиенте? — спросил Глад, обернувшись. Голова маленькая, лысая, тело птичье, одет в потасканное черное — похож на хворого грифа. Ум у меня все еще полнился снегом, и я помедлил, но чуть погодя осознал, что, вообще-то, ответить мне нечего.

— Не дергай его, — вклинился Смерть. — У него была трудная неделя.

За вмешательство, спасшее мне лицо, я был ему благодарен. За полчаса перед этим он обнаружил меня лежащим в полусне под мансардным окном у Шефа в кабинете. Он ни рассердился, ни озаботился, а попросту спросил:

— Закончили?

Я поглядел в заднее окно и в тени бузины увидел Эми.

Мы стоим вместе в мокрой траве на южном краю луга, после отчаянного рывка в попытке сбежать из гущи весенней грозы. Спрятались от ливня и хохочем истерически, неостановимо, взахлеб и припадками.

Смотрим, как дождь лупит по реке перед нами. Вода от него кипит и бурлит. Мы чувствуем капли, они проникают сквозь прорехи в листве. Слушаем полет грозы по деревьям. Все, что мы в этот миг скажем, будет иметь значение: интересно ли оно нам, знаем ли мы об этом хоть что-то — все равно. Мы в силах наполнить воздух словами любых очертаний, мыслями любых размеров, утверждениями, заявлениями и намерениями всех сортов.

— Я люблю тебя, — говорю я ей, притягивая к себе.

— И я, — отвечает она.

Мы обнимаемся, время схлопывается, и мир сжимается до поцелуя.

Бежим обратно через луг к городку; обратно по переулкам; обратно к кафе. Все никак не прекратим смеяться, болтать и вопить, мы усаживаемся, и люди смотрят на нас угрюмо. Эми высовывает язык хмурому человеку возраста моего отца, поворачивается ко мне.

— Ты правда меня любишь? — спрашивает она.

— Да.

Мы смотрим, как дождь струйками бежит по оконному стеклу, наконец умолкаем, а свет начинает меркнуть.

— А давай жить вместе? — спрашивает она и добавляет: — Давай возьмем и съедемся.

Дождь прекратился, и мы вновь на лугу, бредем босые по сырой траве. Вновь целуемся, более страстно, обволакиваем друг друга собою, стремимся к электрошоку прикосновения друг к другу, желаем давления атома на атом. И любовь заражает нас. Угоняет наши кровяные тельца, несется во все уголки наших тел, открывает огонь в кончиках пальцев на ногах.

Я коротко вскидываю взгляд и вижу, как солнце медленно тонет у нее за спиной — один из сотен разных закатов, какие будут у нас на двоих, тысяч разных небес.

* * *

«Метро» заскулил, когда мы съехали с кольцевой и начали взбираться на маленький крутой холм. На вершине Смерть свернул на гравийную автостоянку и заглушил двигатель. Нас окружало отлогое редколесье, спускавшееся позади и возносившееся впереди. Купы лиственных деревьев тихонько шептались на мягком ветерке.

— Так, — сказал Смерть. — У нас долгий путь до реки — там нам предстоит найти земляной бугорок с тонкой трубочкой-воздуховодом. — Мы двинулись по короткой каменистой тропе за кромку холма вдоль по лесистому склону, пока земля не вышла полого к шеренге плакучих ив. — Боюсь, я не помню в точности, где она захоронена, — объявил он, расхаживая туда-сюда по тропинке. — Сэкономим время, если разделимся.

Он направился сквозь ивы к реке. Глад принялся карабкаться по крутому заросшему деревьями склону — чтобы оглядеться. Я сколько-то прошел по тропе вдоль берега, затем остановился. Наконец осознал, что Дебош имел в виду за завтраком, сказав, что наш клиент — П. З. С учетом описания того, что мы ищем, это могло быть лишь одно и ничто иное: преждевременное захоронение.

Меня пробрало холодом, и я содрогнулся.

Снежное покрывало делает все, нам когда-то знакомое, неузнаваемым. Никаких указателей или опознавательных знаков — лишь хрусткая, белая земля, тонкая пелена павших хлопьев. Воздух жгуче холоден.

— Дурацкая была затея, — говорит Эми. — Не надо было тебя слушать.

— Нам уже не вернуться. — Позади нас деревья сомкнулись стеной темноты.

— Почему? Мы идем в никуда.

— Когда выберемся на другую сторону, узнаем, где мы.

— Бесполезный ты. Ничего никогда не делаешь, как надо.

Снег трещит и повизгивает у нас под сапогами. Сосны прорываются сквозь белизну, словно щетина у великана подбородке. Золотой вечерний свет слепит сквозь прогалины между стволами, словно солнечное сияние на воде. Мы медленно бредем вперед, незащищенные, стынем лицами на ледяном ветру.

— Какой смысл продолжать?

— Смысл есть всегда.

— Что-то не то, по ощущениям.

— А как должно быть по ощущениям?

Я гляжу на нее, записываю ее лицо в памяти. Вороные волосы, рот-порез, ведьмин нос, карие глаза-кинжалы. Зубы у нее постукивают. Черты застыли. Черные пряди соскальзывают.

Я архивирую воспоминание и оборачиваюсь. В зазоре между деревьями вижу холмик снега. Вздымается как волна, как дюна.

— Мост.

Она следует взглядом за моим указательным пальцем и кивает, но отчаяние остается. Мы — личности, разделенные временем и пространством. Она была одинокой свечкой в темной комнате, сияла, как звездный свет, была смерчем летящим, была морем и берегом, птичьей песней — и я был для нее всем этим. И я — задутая свеча, черная дыра, слабеющий ветер, пересохшее русло реки и долгий, громкий стон.

И она для меня — все это.

Бледная болезненная фигура Глада быстро шла по снегу у меня в голове. Сухие сосновые иглы усыпали его майку. Его появление застало меня врасплох. Я шагнул назад и вверх по склону и споткнулся о корень.

— Незачем так нервничать, — отметил он, протягивая мне руку.

— Незачем подкрадываться к людям, — возразил я.

— Нашли что-нибудь?

— Нет.

— И я нет. — Он остановился и коротко вгляделся в меня. Открыл и закрыл рот, как рыба. — Не читали Дело жизни, верно?

Я покачал головой.

— Не беда. Не очень-то и нужно, в самом деле. Простое похищение с выкупом. — Он поджато улыбнулся. — Нам главное добиться, чтобы все пошло не так.

— Я устал от всех этих смертей, — пожаловался я.

— Всегда непросто… Но привыкаешь. — Взмахом руки он позвал меня с собой по тропе. — Сегодня, к примеру, мне предстоит наблюдать процедуру уморения голодом. Убедиться, что тело истощило все запасы гликогена и жира. Если клиент выказывает серьезное истощение, под угрозой оказываются тканевые белки. Хороший признак. — Желтые глаза разъехались в разные стороны, как у ящерицы, затем вернулись на место. — И придется удостовериться, что воды она не получает… И что голод она действительно ощущает. — Он остановился. — Не любите все это, но и не отвергайте — делать все равно придется. Приказы Шефа.