— Готов. Более чем. И мы это используем при переходе через долину и болота. Баорды не сунутся, если зверь рядом будет.
— Доверяешь мадоре?
— Нет. Я никому и никогда не доверяю, но она единственная, кто может провести нас через топи короткой дорогой и миновать Туманные воды.
— Или, наоборот, завести вглубь их и погубить.
— Гайлар не даст ей этого сделать.
— Слышал, ты отправил ее к ниаде залечивать раны…и она до сих пор не вышла из её покоев. Поэтому хлещешь вино и ломаешь бокалы, Рейн? Печешься о своей ниаде? Не возьмешь её ночью, с утра все поймут, что ты блефовал. Народ ждет окровавленных простыней и криков боли. Ты выбрал себе в наложницы ту, что жжет плоть ядом. А они ждут наказания для дочери Одна Первого, и, если ты в очередной раз проявишь слабость, они усомнятся в тебе, Рейн.
Я расхохотался. Громко, оглушительно. Он действительно думает, что меня остановит клеймо на спине ниады? Ее боль или моя? В свое время я вырезал на телах шлюх узоры пострашнее этого, трахал и кончал в момент их смерти, а потом равнодушно смотрел, как уносят тело, и садился за трапезу или раскладывал на столе карту Лассара, в очередной раз продумывая, какой дрогой смерти я пойду на Ода Первого, оставляя за собой руины и пожарища. Иногда я не кончал неделями, не мог, меня заклинивало, и я изматывал и себя и партнерш, чтоб испытать оргазм резал кожу на своей груди, пока долбился в тело очередной девки, воющей подо мной фальшивыми стонами, или прижигал себя сигарой, другой рукой сжимая им глотки до хрипа. Непорочные девственницы, шлюхи, любовницы. Их было столько, что я не смогу сосчитать за всю свою вечность. Я не помнил их лица, тела, взгляды. Я помнил, что все они просачивались сквозь время, не оставляя после себя следов и воспоминаний. Только эта зацепилась, да так, что иногда хочется вывернуться наизнанку и покромсать себя изнутри, чтоб её во мне не осталось.
Мне плевать, залечит мадора её раны или нет. Мне плевать на яд в ее плоти. Особенно сейчас, за две ночи до Луны, когда каждая из моих затянется в мгновение ока. Я. ХОЧУ. ЕЁ.
Глаза налились кровью, и Саяр попятился назад, ощущая, как накаляется воздух от присутствия зверя. Нас здесь уже трое. Велеарский советник всегда чувствовал в какой момент я начинаю терять контроль.
— Мой дас, простите, — он склонил голову, готовый упасть на колени, а я понял, что цвет моих глаз изменился и Саяр уже не видит меня…он видит волка. Завоняло страхом и потом. Даже несмотря на то, что знал — его не трону, он не мог совладать с природным инстинктом испытывать ужас перед чудовищем.
Оттолкнул Саяра и вышел из комнаты. Игры кончились, Одейя, я хочу свой приз. Я его заслужил, мать вашу, за все эти годы. И меня не волнует, хочешь ты меня или нет. Не волнует ни ненависть в твоих глазах, ни ужас, ни презрение. Я хочу твою плоть. На душу мне сейчас глубоко наплевать!
* * *
Коридоры казались бесконечными. Часть замка, отделенная для наложниц, мало меня интересовала раньше. Я не заводил себе скай. Мне хватало шлюх и любовниц побогаче. Мне не была нужна долгоиграющая игрушка с определенными правами. Бесправные мне нравились куда больше. И хотя каждая из моих любовниц мечтала получить официальный статус, я не торопился кого-то приручать. Мне хватало моих волков и лошадей. Только с ней все было иначе.
Когда распахнул ногой дверь в покои Одейи, баордка зашипела и метнулась к стене, выронив склянки с вонючими бальзамами. Они покатились по полу, разрывая тишину и отдавая набатом у меня в висках. Терпение лопалось, как струны в арфе, больно лопалось, с отдачей.
— Пошла вон.
Мадора склонила голову и попятилась к двери, а я уже не смотрел на нее, я видел только ниаду, которая вскочила с постели и теперь стояла посредине комнаты в тонкой длинной рубахе на голое тело, и запах этого тела остро пробивался сквозь ароматы мазей Сивар…запах тела и крови ниады, от которого в голове помутнело, а перед глазами пошли разноцветные круги, окрашивая добычу в самые яркие краски, усиливая восприятие и заставляя сдержаться от рыка, когда увидел, насколько просвечивает через материю её тело, стройные ноги и темные соски под белой тканью. Сама невинность во плоти. Когда я выйду, отсюда ты уже не будешь прежней, Одейя Вийяр… и надеюсь, что и я тоже.
Дверь со скрипом затворилась, и мы остались одни. Она с ужасом смотрела на меня, понимая, что в этот раз я больше не скажу ей, чтоб не боялась или что ничего не случится. Случится. Она видит это в моих глазах, а я не намерен скрывать, что хочу ее.
— Убирайтесь, — прошипела девушка, а я сделал шаг к ней, надевая перчатки и глядя, как расширяются от страха бирюзовые глаза, как учащается дыхание и взрывается в воздухе адреналин.
— Это могла сказать велеария, но не скайя с клеймом принадлежности на спине.
— Для меня это клеймо ничего не значит. Плевать я на него хотела, — вздернула подбородок, но ещё один шаг назад сделала. Лихорадочно оглядывается. Думает, как избежать того, что я намерен с ней сделать и понимает, что никак.
— Сними с себя эту тряпку. Я хочу видеть твое тело.
— Нет!
Сжала рубаху на груди двумя руками. Близка к истерике и отчаянию. Я мог бы разодрать на ней одежду и грязно оттрахать прямо на полу, ломая сопротивление, но я пока не хотел ее боли. Хотя, все может измениться в считанные секунды. Волк берет надо мной верх, он сильнее, и он может захотеть крови. Пусть не дразнит его.
— Саяр!
Оглушительно громко, так что задрожали стекла. Услышал бы не только мой советник, но и стражи на дальнем дозоре. Она вздрогнула, когда дверь приоткрылась.
— Одну из лассарок насадить на кол рядом с остальными. Живьем. Сейчас. Выбери помоложе, чтоб рвать было интересней. Можете ее оттрахать перед этим. Так, чтоб мы все тут слышали, как она орет.
Глаза ниады расширились, и она стиснула челюсти.
— Да, мой дас.
— Не надо! — голос девушки дрогнул, а я усмехнулся уголком рта, зная, что Саяр ждет моих указаний. Моего окончательного слова.
— Выведи лассарку на улицу, раздень наголо и пусть ждет своей участи, пока я не отдам очередной приказ. Свободен.
Дверь снова закрылась, и на этот раз я повернул в замке ключ и сунул его в карман. Обернулся к ниаде и отчеканил каждый слог:
— Снимай! Я жду!
Она сдернула робу через голову, тут же прикрыла грудь руками и скрестила ноги, тяжело дыша, смотрела на меня, сжимая шелковую материю дрожащими пальцами.
— Ублюдок, — прошипела очень тихо, но достаточно громко, чтобы я услышал.
— За каждое твое НЕТ по лассарке. Как тебе такая цена? Одна жизнь измеряется в «нет» Одейи дес Вийяр.
Я обошел вокруг нее, чувствуя, как раздирает пах от желания швырнуть ее на пол на четвереньки и войти тут же. Глубоко и мощно. Встал сзади, глядя на узкую спину, тонкую талию и крутые бедра.
Линия позвоночника такая трогательно нежная и ямочки ниже поясницы. Саанан меня раздери, но даже они сводят с ума. Клеймо блестело от жира и кровоточило по краям. Где-то внутри сковырнуло как лезвием — ей больно. И тут же злорадный внутренний голос «и вполовину не так, как мне». А я хотел бы в полной мере, чтоб в легких хрипело от нехватки кислорода, когда душу раздирают на части.